Випассана Дхамма Дулабха 8.8.8. Часть VI, заключительная. Вскрывы, воображаемые друзья, "благородная" речь и финал.

Последняя часть моего рассказа про опыт 10-тидневной Випассаны в подмосковной Дхамме Дулабхе. Самый.. тяжелый, наверное. Начало здесь, потом вот тут и здесь еще и там и предпоследний вот.

Вскрывы и инсайты

Вначале мне показалось, что со мной ничего не происходит. Ну то есть есть что-то, но оно такое, режим лайт, несерьезно, нестрашно, отдых от всего и вся, очищение головы и все такое. Все как-то куда-то идет и ладно. Я ждала серьезных процессов, их не происходило. Я продолжала относиться ко всем не очень добро, но не более. Пока не привезли арбуз.

Да, стоит отметить, что оба мои 2 серьезных вскрыва произошли по довольно смешным причинам. Арбуз и черноплодка или арбуз и неизвестный мне, не встреченный мною кот.

Дело же было в августе, арбузы, сезон. В один прекрасный день в обед нам дали арбуз. Я, замороченная тогда на правильном питании, знала, что арбуз нельзя есть с другими продуктами. А надо отдельно. И переваривается он за 30 минут. В очереди я схватила положенные по предписанию 2 куска. И начала есть сразу. В очереди. Держа кое-как и куски арбуза и миску, пытаясь одновременно положить себе еду. Арбуз, оба заветных куска, выскользнул из моей руки и сочно шлепнулся на пол. Я впала в ступор. Потому что я очень хотела арбуз, но мои 2 куска были “потрачены”. Ну, ок, полтора, половина была уже у меня во рту. А еще у меня были заняты руки. А еще я не хотела выходить из очереди, чтобы не терять место. А еще я понятия не имела, как правильно убрать эти 2 куска с пола. Решила попросить служащую помочь с тряпкой или веником, так и сделала. Медитаторши брезгливо обходили арбузный шлепок, служащая скрылась в недрах кухни. Одна из женщин, видимо, в негодовании, что я ничего не делаю со своей неудачей или в стремлении исправить все самостоятельно, кинулась собирать шлепок салфетками. А я, не выходя из ступора, наблюдала за этим всем, одновременно накидывая себе в тарелку салат и кашу. Появилась служащая, собрала арбуз и ушла. Но внутри меня поселилось что-то неприятное. Наверное, это был стыд. Набрав еды, я сбежала подальше от столовой есть. Ела жадно и очень быстро, пытаясь загасить чувства. Я объелась и мне было неприятно. Когда я вернулась в столовую я с удивлением заметила, что еды осталось еще очень много (чаще всего все самое вкусное заканчивается быстро и кому-то не хватает). Я поняла, что я могла спокойно съесть арбуз, а потом, не потеряв в количестве вкусной пищи, увеличив время для переваривания, пройти и набрать себе полноценный обед. И еще раз не спешить. Тут мне стало совсем дурно, потому что оправдания моей жадности закончились совсем. Я вышла и заплакала. С каждой минутой я плакала все сильнее. Я накручивала круги по женской территории и ревела. Я не знала, как перестать плакать. Это был достаточно длинный перерыв после обеда, а я все ходила и ревела. Надо было что-то с этим делать. Я начала, не прекращая плакать, придумывать, что могло бы меня порадовать. Надо было сосредоточиться на чем-то другом, я придумала собрать букет цветов. Простых полевых сорняков. Я понимала, что это делать тоже нельзя, но мне надо было как-то спастись. Я собрала букет и поставила его в стакан на стул в моей келье. Он довольно сильно пах полынью или чем-то вроде, но замечаний мне никто не делал, осталось так до самого отъезда. Я действительно успокоилась и получилось немного поспать до новой порции медитаций. Что, собственно случилось, я толком не могу объяснить. Вся эта ситуация с обедом получилась нелепой и глупой. Я просто напросто облажалась, так как лажают все. Но я не имела возможности объясниться, успокоиться разговором, получить поддержку или позволение не заморачиваться на эту тему от других. Мои мучения не имели выхода, я оставалась с фактом того, что я косячу. Такая вся из себя правильная, соблюдающая предписания, внимательно следящая за тем, чтобы соблюдали их и другие, не прощающая нарушений (в своей голове только, всем остальным я не могла об этом сообщить), ставящая штампы, отказывающаяся от людей раз и навсегда. 

Это стало чертовски хорошим уроком для меня. Мне пришлось себя простить. Да, смешно, простить за любовь к еде, за эту арбузную кашу на полу, за лень, за все то отношение к людям, которое было у меня. Пришлось не поставить на себе штамп, пришлось дальше жить с собой. Это только звучит смешно сейчас. Но это было очень серьезно для меня. 

Да, никогда не знаешь, откуда на тебя свалится новый инсайт. 

Следующим серьезным вскрывом для меня стала черноплодка. А, точнее, замечание от менеджера курса о том, что ее не стоит есть, потому что она “не дана” студентам. Замечание, правда, пришло только на 9-ый день. Предпоследний день курса! То есть все 9 дней я, такая умница, банально нарушала правила курса, не имея никакой мысли об том, не догадываясь даже. Потом, моя попутчица вспомнила, что перед стартом мы говорили с ней о черноплодке и что я сама сказала, что, наверняка, есть ее нельзя, она просто растет. Куда это делось, я тоже не знаю. Я почти перечеркнула для себя всю практику. Но основным стало не это. Я ходила, злилась и думала, неужели в начале курса, когда оглашали предписания и правила, не могли отдельно сказать про черноплодку? Она же растет такая вся из себя сочная и манящая, ну очевидно, что руки потянутся к ней! Я “оправдывала” себя тем, что не знала. И вспомнила историю про то, что, после прецедента, в инструкции к микроволновым печам начали печатать отдельный пункт о том, что нельзя сушить вещи и домашних животных в этом агрегате. Тогда я подумала о том прецеденте, что какая-нибудь глупая, но очень любящая своего питомца тетя помыла и положила в микроволновку кота, чтобы посушить. И достала оттуда уже сварившийся трупик с лопнувшими глазами. Мне стало дурно, я чуть не падала в обморок - ноги подкашивались, голова кружилась, меня мутило и трясло. Из-за мертвого кота. Которого я никогда в жизни не видела. Из-за тупости хозяйки и мертвого кота. “Ну она же не знала и хотела как лучше! Она любила своего кота!” - орала внутри себя я и плакала очень горько. Плакала и плакала. Кажется, именно тогда в эфире моей головы заиграл “Ветер перемен”, я продолжала плакать, но это уже были очистительные слезы, не угнетающие, они просто выходили - за всех, за кота, за хозяйку, за себя. Нелепо и правда. 

Воображаемые друзья и воображаемые враги

Как уже давно стало понятно и неоднократно подтверждено на словах, я не очень люблю людей. На випассане нельзя совсем не взаимодействовать, быт все равно был, без слов и контакта глазами, но был, он усиливал мою нелюбовь. Это было торжество моего глубинного базового негативизма и раздутого эго. Почти ко всем 39 женщинам у меня было какое-то отношение. Основную массу я воспринимала безликой, неприятно никакой. Но даже у частей безликой массы были лица и своя, придуманная мной, естественно, история. Я смотрела на женщин, у каждой что-то было. В основном что-то неприятное. У одной, тети в возрасте - нарощенные ресницы до бровей, некрасиво и некачественно нарощенные, другая ходила всегда с птичьим гнездом на голове, третья постоянно кашляла, сидя позади меня на медитациях, четвертая как-то слишком неуместно модно одевалась, пятая была беременной с огромным пузом, шестая - тупой, ну на лице было написано, седьмая была злобной, восьмая всегда пыталась опередить меня с душевой, ее нос всегда был задернут высоко, ее я презирала особенно. Были у меня и любимчики. Как среди девочек, так и среди мальчиков, на которых иногда можно было поглядеть в медитационном зале или если удавалось занять популярное место в столовой у окна. Кстати, за это место мы частенько конкурировали с той, “душевой” бабой. Она была рыжая и мерзкая. Я видела насквозь ее и ее безразмерное эго, так похожее на мое. Из любимчиков у меня была Нимфа, я упоминала ее выше, так я ее назвала, стройная темноволосая барышня с голубыми глазами. Плавная, очевидно глубокая и сильная, очевидно отстраненная от мира, но не как я, озлобленно, а просто холодно и спокойно. Мне очень нравилось на нее смотреть. Среди мужчин это был невысокий бородатый качок и коренастый светлый парень, похожий немного на орангутанга. Как будто был еще кто-то среди женщин, кто мне нравился, но я не могу вспомнить. Девочка, занимавшая место передо мной на медитациях, была мне симпатична. От нее шла энергия детскости, такая, светлая девчушка. Как-то раз я случайно задела ее пальцем ноги, меняя позу во время медитации, это было в самом начале курса, и до самого конца благородного молчания я ходила с мыслью перед ней извиниться. Она мне казалась очень легкой и смиренной и это было мне приятно наблюдать. Это успокаивало и немного усмиряло меня. А Нимфа вдохновляла меня на то, чтобы быть женщиной, плавной и грациозной. И гармоничной. Девочка с гнездом меня потешала. Я понимала, что она младше меня и что она выскочка, но наверняка талантливая. Не испытывала я к ней неприязни, нет, скорее открытое безразличие к ее эпатажу. Моя соседка через фанеру, я уже писала о ней раньше, вызывала у меня какую-то брезгливость. Она казалась мне не глупой, но какой-то неопрятной. И то, что она постоянно спала, меня бесило, хотелось пнуть ее и спросить, а нафига ты сюда приехала вообще? То, что у нее была такая же бутылка как у меня, меня никак к ней не приближало, скорее, наоборот, раздражало. Она совсем другая, не такая как я, никакая, а бутылка такая же, типа модная. К концу практики я в общем-то со всеми свыклась. Мои инсайты меня продвинули в принятии людей, это не значит, что я начала ко всем относиться хорошо, мой негативизм никуда не ушел, просто параллельно с ним возникло смирение и позволение всем этим людям существовать рядом со мной. Написала и рассмеялась - это все из эго, какая молодец, позволила. Но мое позволение, позволяло существовать и мне, а следовательно - сосуществовать нам всем, без лишних конфликтов и без лишних расстройств. Всем было можно. Можно быть собой. Им можно было мне не нравиться, мне можно было не нравиться себе, все выравнивалось. Но я бы и сейчас собрала бы их всех, сфотографировала бы лица и написала бы каждой мою придуманную историю. И не факт что многие не совпали с реальностью. Факт, что какие-то не совпали бы, факт подтвержденный в финале. 

Сокол

Если долго плакать

Возле мутных стекол,

Высоко в небе

Появится сокол.

Появится сокол

Высоко над тучей,

В это время важно

Не упустить случай,

Ближе к концу практики, когда мне было… ну не очень. Прямо скажу, так себе мне было. С одной стороны смирение и очищение, с другой, абсолютное непонимание и себя ни жизни ни людей. Я была оторванной от мира и не сильно хотела в этот мир возвращаться. В какой-то момент пришла мысль о том, что випассана никогда не закончится. Никогда не закончится этот десятидневный курс. Мы вышли на плато, когда ничего нового вроде бы уже не будет, все старое не то, чтобы приелось, а стало просто частью нашей жизни. И вот в это время я взглянула в небо и увидела сокола. Тогда же в эфире радио-Сверчкова заиграл БГ. 

Увидеть его крылья,

Увидеть его перья

И вдруг удивиться -

А кто это теперь я?

Почему внизу туча,

А надо мной ясно?

Видимо, я плакал

Совсем не напрасно,

Видимо, вот оно -

Пришло мое время,

А внизу медленно

Бредет мое племя

Конечно, это мог быть не сокол вовсе. А ястреб. Или, не знаю, кто там водится в московской области. Но это точно была хищная птица. Она парила очень высоко и очень красиво. И посылала свои соколиные крики - протяжные и наполненные силой, безмятежностью, отрешенностью. Не могу объяснить, почему я думала именно так, но я хорошо помню свои мысли и чувства. Тогда я почти совсем успокоилась. Меня наполняло чем-то необъяснимым, этот момент, эта птица, я ощущала уверенность и силу, не разрушительную и даже не созидательную, просто - силу. Я не знала, видел ли кто-то сокола кроме меня, наверняка слышал, но отдавал ли себе отчет, о том, кто это кричит, чувствовал ли то же самое, что чувствовала я. 

А мне лететь выше,

А мне лететь в солнце

И все-таки вспомнить,

Что внизу оконце

С мутными стеклами,

В которые бьются

Милые мои.

Сгореть и вернуться.

Сокол стал для меня поддержкой и талисманом. Проясниться в голове ничего не прояснялось, но это уже не мучило и не разбирало, мне было бы все равно, если бы практика продлилась вечно, что-то поменялось. С этим можно было жить. 

Непрерывность практики и близкий финал

Я уже не помню точно, какой это был день. Но он был волнителен. Гоенка из записи сообщил всем медитаторам, что мы близки к окончанию курса, что мы изучили техику випассаны и теперь, такие все прокаченные, можем выходить на новый уровень - неприрывную медитацию. Эти слова прозвучали в вечерней лекции, все же, кажется, 8ого дня. Почему-то это знание стало тяжелым для меня. Я нервничала и переживала, как перед какой-то битвой. На той лекции я плакала. 

Выйдя из медитационного зала я была сосредоточена на медитации. Мне казалось, что это - выпускной экзамен. Я начала двигаться медленнее, как будто осознаннее, но не уверена, что так было на самом деле. Так же я не уверенна в том, что у меня получалось непрерывно медитировать, и что это не была очередная показуха для себя и игра моего эго. Не знаю и не могу сейчас знать. Медитировать надо было непрерывно - то есть и в кровати во сне и за едой и по дороге от зала до жилого корпуса. Вообще непрерывно. 

Я ощущала, что скоро все закончится, но по этому поводу у меня не было никаких мыслей. Может, как раз потому, что я не до конца верила, что випассана может закончиться. Сейчас, когда я пишу это, я там, в Дхамме Дулабхе. Мысленно. И как будто никогда оттуда не уезжала, а все, что произошло со мной за все это время, с августа, какая-то иллюзия. Впрочем, почему бы и нет?

Благородная речь

Забавный факт. Я совсем не могу вспомнить, когда прекратилось благородное молчание и ему на смену пришла благородная речь. Нет, я помню что это было днем. Не вечером. Как будто бы, не утром. Вроде после обеда. Или? Я помню, что это было сразу после новой техники медитации, что после этого было время, чтобы пообщаться, около часа или вроде того. Но не после завтрака. Перед обедом? Глупость какая. Но смысл был в том, что перед отменой благородного молчания нам давали то, что Гоенка назвал “бальзамом” - короткую медитацию любви и всепрощения. Это должно было “залечить наши души” после всего того, что происходило с нами на випассане. Еще, перед началом, сказали, что ничего не выйдет, если в сердце есть хоть крупицы негатива, что в таком случае, нельзя практиковать эту медитацию, что ничего не выйдет. 

Я помню, что я сидела на своем медитационном месте, совершенно ясно осознавая, что с трудом в моем сердце в этот момент можно найти хоть крупицу... добра. Вся практика, весь курс тогда превратились внутри меня в деготь. И меду медитации всепрощения там было не место. Я почти плакала от четкого ощущения отсутствия любви в моем сердце, от тягучей тяжелой черноты. Хотелось рвать и метать, бежать, разрушать. Совсем, понимаете? Любви во мне не было совсем! После окончания медитации нам можно было говорить. А так же временно, до вечера, сепарация полов прекращалась, точнее, появлялось несколько зон, где женщины могли пообщаться с мужчинами. Так же на территории появились плакаты со всяческой информацией о випассане, о предписаниях, о дамме и о нуждах медитационного центра. 

Я вспоминаю, как медленно выползала из зала, как грозовая туча. Я понимала, что, вообще-то, я не хочу и с кем разговаривать. Что после всего пережитого, я хочу уйти от этих людей и больше не видеться с ними никогда. Что я просто не смогу с ними заговорить, что мне будет это глубоко неприятно. Был только один человек, с которым я могла и хотела пообщаться - моя попутчица Аня. За все время я ни разу не испытала к ней никакого негатива, сама, кажется, тоже ее не расстраивала особенно. Я плавно подлетела к ней и начала с “Ну как?” Она поддержала, мы начали неспеша разворачивать беседу, постепенно ускоряясь и ускоряясь. Сначала лилось дерьмо. То есть сначала мы обсуждали все самое неприятное и нелепое, высмеивали людей, делились отвращением.  Она бросилась меня обнять. Это было очень приятно, хоть и нельзя. Физические контакты все еще были под запретом - только речь.

Мы гуляли, держась в стороне от толпы медитаторов. К нам то и дело кто-то присоединялся, девушки подходили и начинали знакомиться, по несколько раз приходилось рассказывать какую-то свою историю, или по несколько раз вспоминать какие-то одни и те же моменты. Я не сильно хотела общаться со всеми, моей попутчицы мне было более чем достаточно, но они подходили и подходили. В какой-то момент я нашла свою соседку по медитациям спереди, ту самую, которую задела пальцем ноги. Я бросилась к ней со словами “я понимаю, что это странно, но в начале практики я ударила тебя ногой, все это время я хотела извиниться и вот, извини!”, на что девочка мне ответила, что в один момент, когда ее спина сильно затекла, она почувствовала какое-то легкое и прекрасное прикосновение к ее спине и была этому прикосновению очень рада. Мои шаблоны поехали совсем. Потом мы все обильно делились, без страха и стеснения тем, кто кого бесил. Мы говорили это друг другу в лицо, но ни капли негатива в этом не было - была только информация и близость. Все друг друга так или иначе бесили, но с момента начала благородной речи, осадка от этого не осталось совершенно. Было смешно. С какими-то людьми я знакомилась, с какими-то намеренно не стала. Мимо пошло старшее поколение, рыжая с задранным носом, курочка и некоторые другие. В свою очередь девочка “с гнездом” подошла ко мне и сказала, какая у меня крутая прическа. А еще кто-то сказал мне, какая я красивая и вдохновляющая. Это была для меня дикостью. 

Мы общались. А потом был обед. Или ужин. Сепарация полов опять была включена, и я помню, что это был не ужин, а пир. Помимо огромного количества вкусной еды, выдавали какие-то индийские печеньки и вкусный нежный кир - индийский рисовый пудинг. Он был чертовски хорош, я съела 2-3-5 штук, по-моему, не помню. Медитировать после всего этого было тяжко.

 Нет, я не могу вспомнить, все смешалось. Был это 9-ый или 10-ый день? Наверное все же 10-ый. Пир точно был на 10-ый. И, наверное, все же ужин. А благородная речь впервые случилась на 9-ый вечером.  С возвращением речи особенно непривычно было делать такие простые вещи, как желать доброго утра и спокойной ночи. Слова выходили с трудом и казались странными.  

Утром последнего дня я записалась (под впечатлением от негатива 9ого) на разговор с Карен, но за болтовней после обеда просто забыла про это. Мы менялись собеседницами и не умолкали, пока не прозвучал гонг и, неожиданно, надо было идти на медитацию. Обстановка явно была разряжена, несмотря на то, что медитационный зал оставался пространством, где нельзя было говорить. Стало легко. В этот день было уже совсем мало медитаций. Какая-то лекция в столовой, после которой можно было забрать свои личные вещи (кроме телефона) и внести пожертвование. Тогда же все продолжили активно знакомиться, менялись телефонами и почтами, трепались обо всем. Тогда ко мне пришла Оля, моя соседка через фанеру, и начала активно со мной взаимодействовать, рассказывать, как была удивлена тому, что у нас одинаковые бутылки, тому, как была рада, что я переехала на то место, рядом с ней, и что я была заочно названа “Бро”. Мы много говорили о жизни и она мне очень понравилась. Она оказалась из Саратова, была замужем и счастлива в браке и медитации ей не очень зашли. Весь мой негатив к ней разом ушел. Она была нежна, добра и участлива, мы общаемся до сих пор и мне очень приятно это общение. С остальными участниками я не сдружилась. Какое-то время походила только на встречи сыроедов Анара Абасова, но потом потеряла к ним интерес, хотя Анар, с которым мы в какой-то момент зарядили разговор на серьезную тему (того, что на випассане ты видишь себя настоящего), был мне интересен, правда, он все время отвлекался на сбор всех электронных адресов, чем немного меня расстраивал. Впрочем, и потом я заметила, что не являюсь каким-то интересным для него человеком, а просто одним из - и отошла. 

Познакомилась еще и с одной девочкой-одуванчиком из Норильска или из Хабаровска, не помню. Ей было 19, она была на випассане не в первый раз и училась на эколога. Глубоко не понимала смысл забегов (о которых мы в какой-то момент заговорили) и тусовок с друзьями. Она была настолько инопланетянином, что мне захотелось поскорее сбежать из ее общества - абсолютно чистая, просветленная и, почему-то, неинтересная. 

Впереди оставалась последняя ночь в Дхамме Дулабхе. 

Финал

Скромный завтрак. Хуже, чем все остальные. Я получаю обратно на руки телефон, включаю его, но не могу найти сеть, телефон воспринимается как красивая безделушка. Он не нужен, как не был нужен все 10 дней, никакого информационного голода. Дальше я мою унитазы и полы в туалетах, беру с собой Олю и еще одну попутчицу и мы отправляемся в сторону Москвы. Ну а дальше я уже рассказала - самое начало. 

Песня FSOL, дорога, аккуратное непривычное вождение. 

Молчание. 

Аничча.