«Мастер ножей» Роман Яна Бадевского. #12

дизайн обложки @konti

Автор: @zaebooka

Глава 8

Руны на песке

Потрескивали дрова в очаге. За окном по—прежнему шёл дождь, а где—то внизу пьяный мужской хор пел песню о распутной пастушке.

— Чем всё закончилось? – не выдержал я. – Где теперь твой дракх и вся его команда?
Наш возница залпом выпил полпинты эля и стукнул опустевшей кружкой по столешнице.

— Четыре года мы бороздили северные моря. Грабили суда Торговой Компании. Совершали набеги на Взбережье. Вели переговоры с ярлами, бывшими данниками моего отца. Но никто не спешил к нам примкнуть. А вот представительство нами заинтересовалось. И назначило награду за наши головы. Стало жарко.

— И вы продали корабль, — напомнил Коэн.
Глаза Грорга сверкнули.

— Да. Продали и поделили выручку. Разбрелись на все четыре стороны. Я подался вглубь материка. А что мне ещё оставалось?

Он вздохнул.

— Спустя годы мы встретились, — сказал Коэн. – В таверне «Три черепахи», кажется. В славном городе Стоке, оплоте Воровской Гильдии и прибежище наёмников всех мастей. Грорг был на мели и охотно согласился на меня работать.
Грорг кивнул.

— Вот и конец истории, — буркнул он.

— Весьма поучительной, — добавил Коэн.

— И чему же она нас учит? – я наполнил кружки. И взял с тарелки кусок сыра.

— А тому, — Коэн поднял вверх палец, — что экономические соображения лежат в основе всего. Войну выигрывает тот, у кого деньги.

— Да с чего вы вообще взяли, — я закинул сыр в рот,

— что Норум был в сговоре с Компанией?

Коэн усмехнулся.

— Это же так просто, друг мой. Норум хотел править. Компании был необходим опорный пункт в Белом море. Их интересы пересеклись на ключевой фигуре – Хлодрике. Конунг вёл независимую политику. Он не устраивал многих.

Дождь за окном поутих. Сквозь прорехи в тучах начали выглядывать звёзды. Проступил исполинский серп первой луны, смахивающий на остро отточенное лезвие боевой секиры. Я потянулся, хрустнув суставами. Зевнул.

— Что ж, — Коэн поднялся. – Время позднее. Пора и честь знать.

Мы сложили остатки еды в одну тарелку и накрыли другой – глиняной, со сколотым кусочком ободка. Сдвинули вместе с недопитым кувшином в центр стола.

— Мне надо подумать, — сказал посредник. – Так что я первый в дозоре. Второй – Ольгерд. Всё. Ложитесь.
Мы не заставили себя уговаривать.

Я быстро, насколько это позволяли ремни с чехлами, разделся и накрылся одеялом. И провалился в сон под мерный перестук дождевых капель.

Меня преследовала бессвязная череда картин. Сначала я плыл на дракхе в компании варваров. Вокруг лениво ворочалось Белое море. Ветер натягивал парус. Я слышал крики альбатросов, видел свою руку на доске фальшборта. Мне было уютно, я чувствовал себя своим здесь... Потом картинка сменилась. Я – в городских трущобах. И на стене лежит чёрная тень. Я выхватываю клинок и пытаюсь её ударить, но рука движется слишком медленно. Тень исчезает. Нож ударяется о кирпич, высекая искры. В тот же миг город начинает меняться. Стены домов с гулом перемещаются, двери и окна затягиваются кирпичной кладкой, вместо них прорезаются новые проёмы. Некоторые дома вырастают, иные проваливаются под мостовую, на их месте тотчас, пробиваясь из—под булыжников, вырастают пучки травы. Я оказываюсь в лабиринте, контуры которого непрестанно перекраиваются.

Жители словно вымерли. Я кричу, и мой голос эхом разносится по безлюдным улицам. Город приобретает черты то Крумска, то Ламморы, то Вистбердена. Он многолик и непостижим. Я дёргаю двери, но все они заперты. Порой двери и вовсе превращаются в невесть что – окна лавок, ниши, заросшие плющом, горгульи и барельефы. И вот, уже совсем отчаявшись, я заметил окно. А в нём – знакомый звериный оскал. Рык. Над моей головой светит разгорячённое солнце, а в том окне, распахнутом настежь, тускло сияют полярные звёзды. И завывает вьюга. К проёму ведёт грубо сколоченная лестница. Мои руки сами собой ухватились за перекладину. Я начал подъём. И вдруг осознал, что лестница стала верёвочной.

Город подо мной сменился бескрайней степью. Зелёным колышущимся морем. Я поднял голову, чтобы определить, куда ведёт лестница.

И проснулся. Коэн тряс меня за плечо.

— Подъём. Твоя очередь.

Я сел, скрестив ноги. Хмуро кивнул. Образы, навеянные сном, медленно отступали, теряя чёткость и реалистичность.

Меня посетила страшная мысль. Кто—то извне вторгся в мой сон и занялся его реконструкцией. Кто—то хотел манипулировать моим разумом. А рлок его остановил.
Сосредотачиваюсь на комнате за дверью.
И между нами протягивается ниточка связи.

Человек и зверь.

Ты был в моём сне?

Подтверждение. Согласие, не оформленное речью.

Там был кто-то ещё?
Да.

Ты знаешь – кто?

Нет. Он не знает. Кто-то охотился на меня в невидимых полях. Рлок шёл по его следу. Но добыча ускользнула.
Спасибо.

Волна благодарности. Я вложил в неё все свои чувства. И получил в ответ тепло преданного друга.
Он заверил меня, что будет на страже.
Всегда.

— Эй! – Коэн толкнул меня. – Всё в порядке?
В глазах посредника – беспокойство. Впрочем, вряд ли он догадывался о том, что недавно произошло.
Киваю.

Сбрасываю одеяло и начинаю медленно одеваться.

— Грорга разбудишь с рассветом, — говорит Коэн. И валится на кровать.

Покончив с ремнями, я приближаюсь к окну. Дождь прекратился. Ветер немного разогнал тучи, открыв прорехи со звёздным небом и чисто вымытым ущербным ликом Торнвудовой Луны. Рукава Туники по-прежнему тонули в подсвеченной мириадами ночных глаз туманности.

Я открыл дверь на балкон и впустил в комнату прохладу. Задумался над странностями нашего мира. Несуразностями даже, а не странностями. Вот окно со стеклом в раме. Это представляется мне естественным. А Гроргу стекло, наверное, кажется чем-то невероятным. Или возьмём паровые машины. Они кажутся мне инородными творениями, изрыгающими пламя и копоть, а те люди, что явились в Ламмору несколько лет назад, использовали их регулярно. Или взять, к примеру, время. А ещё точнее – его измерение. В одних городах мне доводилось видеть солнечные часы, в других – песочные, в третьих – исполинские клепсидры, переворачивающиеся один раз в сутки. А в иных местах строили высокие ратуши, напичканные рычажками и шестерёнками, с циферблатом и стрелками, упорно движущимися по кругу... А фонари? В одних городах их заправляли маслом, в других – газом, а где-то и вовсе использовали магию. А если уж рассуждать о магии, то она не первое столетие мирно сожительствует с научным познанием. Наш мир, разрываемый противоречиями, в сущности, неплохо сбалансирован. Как нож, выкованный в кузнице и снабжённый рунами. Вот только кто его сбалансировал? Боги? Или кто—то другой?

Вопросов много. А ответов нет.

Прикрыв дверь, я сел на кровать. И погрузился в воспоминания.

День, когда я встретил своего Наставника, ничем не отличался от предыдущих. Скучный день в лесу, где я жил с отцом, матерью и двумя старшими братьями. Мой мир включал в себя бревенчатый дом, сарай с инструментами, сеновал, погреб, загон для скота, пчелиные ульи и аккуратные квадраты возделанной земли. Мы корчевали и жгли деревья, отвоёвывая пространство у глухой чащи Шинского Леса, раскинувшегося в южных провинциях Трордора. Угрюмая буро—зелёная стена обступала нас со всех сторон. Других людей, кроме своей семьи, я не видел месяцами. Отец держался особняком от цивилизованного мира после эпидемии жёлтой чумы, вспыхнувшей четыре десятилетия назад и выкосившей половину населения Юга. Он говорил, что если жить отдельно, это спасёт нас. Мы ему верили.

Поездки в Мстивль, маленький городишко к северу от нашего хутора, были настоящим праздником. Отец загружал телегу бочонками и глиняными баночками с мёдом и воском, связками меха и дублёных шкур, затем вёз всё это на ярмарку. Нас он неизменно брал с собой – меня и Кейстута, среднего брата. Кейстут, хорошо владевший топором и луком, был нужен ему для охраны товара. А я учился торговать.

Телега была старой и скрипучей. Отец впрягал в неё еле передвигающуюся клячу, поэтому дорога через лес занимала полдня, не меньше. Мы выезжали затемно, а когда пересекали мост, переброшенный через ров, окружающий Мстивль, ярмарка уже гудела вовсю. С ней были связаны самые яркие впечатления моего детства. Толпы пёстро одетых людей, шатры циркачей, ширма кукольного театра, лотки со сладостями, высокий столб, на который взбирались любители дармовой выпивки...

В тот день отец собирался на ярмарку.
Мы помогли ему загрузить мёд и всё остальное. А потом вновь стало скучно. Я сел на полено в тени восточной стены дома, поднял с земли острую щепку и стал заниматься своим любимым делом. Чертить на песке руны. Откуда я знал, спросите вы, что такое руны? Ниоткуда. Я даже не догадывался, что линии и загогулины, которые я вывожу щепкой на песке, имеют некий смысл. Что—то внутри меня хотело рисовать. Я не противился этому зову. Зигзаги, полукружья и линии складывались в узоры. Я их тут же смахивал и брался за новые. Иногда что—то происходило. Прошлым летом я создал руну, которую огибали стороной муравьи.

В тот день я начертал знак «ир».
Это мне позже объяснил Наставник. А тогда я просто вычертил нечто. Оно мне понравилось. Я бросил щепку на песок. Но щепка не упала. Осталась висеть в воздухе, на расстоянии ладони от моего рисунка.
Меня взяла оторопь.

И я не заметил, как из лесу вышел человек. Я обратил на него внимание лишь когда его силуэт вырос прямо передо мной, загородив небо. Я поднял глаза.

Одет он был в рваную и кое—где заштопанную дерюгу с капюшоном и широкие холщовые штаны. Дерюга спускалась до колен бродяги и застёгивалась дешёвыми сыромятными завязками. Через плечо была перекинута верёвочная лямка походной сумы. Череп гладко выбрит. Седая борода разделена на три косички, схваченные стальными кольцами. В косички вплетены чёрные и красные нити. Под левым глазом бродяги виднелся крестообразный шрам.

продолжение следует...

---

Новый клиент экосистемы блокчейн-платформы Голос для поэтов

Проголосовать за делегата stihi-io можно здесь