«Премьера Голоса»: Повесть Юрия Москаленко «Кёнигсбергский билет в рай» (часть 1-я)

Иллюстрация @konti

Автор: Юрий Москаленко, @biorad

Предисловие

Действие остросюжетной повести Юрия Москаленко начинается 6 апреля 1945 года в городе-крепости Кёнигсберг.

Война — самое омерзительное, что только может быть. В её орбиту оказываются втянутыми не только те, кто пытается на крови и страданиях тысяч и миллионов людей добиться своих целей (они находятся на безопасном расстоянии от эпицентра событий), но почти всегда — мирные жители. Обрываются жизни, рушатся судьбы, жестокость боестолкновений выворачивает человеческую психику, отравляя не только настоящее, но и будущее.

Самые беззащитные на войне — дети. Они-то и в мирной жизни ещё порой не успевают адаптироваться, а тут горе, страдание, элементарное недоедание, а порой и полное одиночество. Как, оставаясь один на один с бедой, не погибнуть? Как, пройдя через ад войны, сохранить человечность? Как рожать и растить малышей, когда перед глазами всегда стоят страшные картины смерти?

В этой повести практически нет художественного вымысла. Она соткана из воспоминаний участников тех далёких событий и архивных записей, которые изложены без всякой ретуши. Что было, то было. И даже появление верблюда на улицах Кёнигсберга в апреле последнего военного года Второй мировой войны — тоже сущая правда. Этот эпизод автор разыскал на странице одной из газет того времени.

Написана повесть с единственной целью — мир нуждается в том, чтобы его берегли. И пусть этот скромный вклад станет тем кирпичиком, который поможет сделать его прочнее…

Кёнигсбергский билет в рай

Часть 1-я

Кёнигсберг, апрель 1945 года. Адольфина

Яркий апрельский лучик солнца брызнул в глаза шестилетней Адольфины, как только её рыжая голова высунулась из тёмного проёма лаза в подполье. От неожиданности девочка чихнула и больно ударилась подбородком о выщербленный бетон пола.

Белая капелька переднего молочного зуба сползла вниз, и девчушка почувствовала на губах солоноватый привкус крови. А на глаза тут же навернулись слёзы. Все прежние обиды, накопленные за последние месяцы, стекали неровными струйками по впалым щекам, шлёпались в серую пыль и исчезали в ней, не оставляя разводов.

Адольфина дала волю эмоциям и как только собиралась заканчивать рыдания, на неё накатывала новая волна жалости к себе, и худенькие плечи продолжали вздрагивать от плача.

Так прошло минут десять. Наконец, успокоившись, девочка решила продолжить свой путь.

— Только не смотри влево, только не смотри влево, — бормотала она, преодолевая последние ступеньки лестницы, ведущей в лаз.

Слева на широкой скрипучей кровати лежала мёртвая тетя Луиза. Она умерла в то утро, когда русская канонада на улицах Кёнигсберга стала особенно яростной.

— Вот и отходит моя душа в рай, — чуть слышно прошептала тетя Луиза, слабо пожимая узкую ладошку племянницы. — Слава Богу, не увижу, как русские танки входят в мой родной город. Прости меня, Ада, за всё. За то, что ненавидела твоего отца. Во-первых, он был настоящий разбойник и своей неуёмной энергией раньше срока свёл в могилу мою дорогую сестру, твою матушку. Во-вторых, этот негодяй первым вступил в отряды наци и даже назвал тебя этим противным именем — Адольфина — в честь злобного неврастеника. И, наконец, он оставил тебя сиротой в тот момент, когда был нужен тебе, моя крошка.
Теперь и я вот ухожу. А ты остаёшься круглой сиротой. Обещай мне, что сейчас же спрячешься в подвал, и будешь сидеть там, пока не стихнет штурм. Я не думаю, что он будет продолжаться очень долго. На днях я видела глаза мальчишек из Гитлерюгенда. В них был животный страх. Да будет проклят тот человек, который отдал приказ послать этих подростков против армии, прошагавшей пол-Европы. Будут ли они к нам беспощадны? Если так, то они имеют на это полное право. Но когда я была маленькой девочкой и жила в Инстербурге, я прекрасно помню, как входила в наш город их 1-я армия Северо-Западного фронта, которой командовал фон Ренненкампф. Это был сентябрь 1914 года, 30 с лишним лет назад.
Русские тогда устроили настоящий парад, прошлись торжественным маршем по плацу главной площади Инстербурга. Они не были похожи на зверей…

При этих словах лицо тети Луизы перекосилось, по нему прошла судорога. Больше тетушка ничего не сказала, и напрасно Ада пыталась её расшевелить. А тут где-то на их улице ухнул разрыв. Девочка выбежала во двор, увидела, как по брусчатке ползёт чужой танк. Ей стало страшно, она быстренько спустилась в подвал…

Сколько она в нём сидела, девочка точно не знает. Три дня, четыре, неделю? И всё время слышались гулкие разрывы снарядов, мин, бомб. Сегодня утром стало чуть потише, вот она и решила выбраться из подвала, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на то, что происходит.

Ада на цыпочках прокралась к двери, приоткрыла её и сразу почувствовала запах гари. Тяжёлый чёрный дым шёл откуда-то с района железнодорожного вокзала. Горела, очевидно, военная техника. Привычного гомона людей, который всегда пробуждал Аду, почему-то не было. Их квартал словно вымер, и девочке стало по-настоящему страшно. Ей показалось, что она одна осталась на всём белом свете, и слёзы снова покатились по щекам.

Внезапно безутешная девочка услышала какие-то звуки. Это был высокий свист. Но не так, как высвистывают птицы — более протяжный. Она подбежала почти к самому краю дороги и замерла. Недалеко от их дома шли два огромных верблюда. Они были мохнатые, с аккуратно расчёсанной шерстью, высокие и гордые. Рядом с ними Ада различила человека в чужом военном обмундировании. По сравнению с животными он выглядел очень маленьким.

Это были верблюды, в этом не было сомнения. Полгода назад, когда папа внезапно вернулся с восточного фронта и у него был отпуск по ранению, они пошли в зоопарк, где и увидели верблюда. Он Аде сразу понравился: высокий, мохнатый, совершенно безучастный к той суете, которая творилась вокруг.

Папа рассказывал, что верблюды живут на востоке, в пустыне, едят верблюжью колючку, пьют раз в неделю и очень выносливые. Но как они оказались в их разрушенном войной Кёнигсберге? Может, эти русские использовали верблюдов вместо танков?

Животные приближались. Только теперь Ада заметила, что они запряжены в небольшую повозку. На ногах у них были какие-то чулки из брезента. Наверное, на кёнигсбергской брусчатке они могли запросто сбить свои мозолистые подушки. Она ещё спросила у папы: «Есть ли у верблюдов копыта?» Он рассмеялся: «Нет, копыт у них нет, зато есть особая мозолистая подушка. Правда, в городе верблюды не могли бы долго прожить: брусчатка острая и обязательно поранит животным ноги».

Ада так увлеклась этими кораблями пустыни, что совсем забыла и о том, что случилась страшная беда: русские вошли в город, и о смерти тети. Девочке хотелось посмотреть, как долго они будут идти без отдыха. Она пристроилась за повозкой, на некотором отдалении, и побежала, стараясь не отстать.

Через некоторое время она увидела, что за «парадным выходом» верблюдов наблюдают и другие люди. В основном дети, но были и взрослые. Правда, в отличие от неё, они не шли за верблюдами дальше, а оставались на месте. И всё же животные вызвали улыбки на измождённых лицах, заставляя забыть обо всём.

…Солнце было уже высоко, когда Ада вдруг очнулась от этого наваждения. Очень захотелось есть. Она оглянулась по сторонам. Место было совершенно незнакомое. Разрушенные дома, узкая лента трамвайного пути, вывороченная из земли взрывом рельса. Только сейчас девочка по-настоящему испугалась. И заплакала.

Она и не заметила, как к ней подошел тот самый ездовой. Его по-восточному узкие жгучие глаза были полны сострадания. Он осторожно погладил Аду по голове и ласково попросил:

— Не плачь, дочка! Что случилось? Где твоя мама?

Ада не понимала, что говорит на незнакомом ей языке этот солдат. Слёзы потекли ещё сильнее.

Солдат запустил свою небольшую ладонь в карман гимнастёрки и извлёк из него небольшой сухарик и кусочек колотого сахара.

— На, возьми, поешь. А маму мы сейчас с тобой отыщем.

Он оглянулся по сторонам и обратился к невольным зрителям:

— Чья девочка?!

Но женщины и дети, увидев, что обращаются к ним, разворачивались и скрывались в полуразрушенных подъездах. Через пару минут зевак практически не осталось. А к солдату подошли два офицера.

— Неужели верблюды?

— Конечно, — с гордостью произнес ездовой, но тут же спохватился, приложил руку к пилотке и доложил: — Ездовой, рядовой Сайдаев. 286-й инженерно-сапёрный батальон, 66-я Неманская инженерно-сапёрная бригада, 11-я Краснознамённая гвардейская бригада.

— Откуда верблюды? С пустыни, вестимо?

— Так точно!

— А мы из «Красной звезды», читаете такую газету?

— Так точно.

— Давайте мы сделаем снимок. Становитесь возле верблюдов. Как их зовут?

— Тот, что справа — Лодырь, а слева — Машка. Боевые верблюды.

Пока один из офицеров настраивал фотоаппарат «Лейку», чтобы сделать снимок, второй достал из-за голенища небольшой блокнотик.

— Расскажите, как в Кёнигсберг попали верблюды?

Продолжение следует...

Редактор: @amidabudda

—