А давно ли, давно ль они с музыкой, шалостями и озорством, выходили подметать и мыть клуб, где мать работала уборщицей! Как быстро, слаженно, почти в удовольствие справлялись они с огромной территорией клубных полов, где после танцев оставалось столько грязи, что чёрт мог бы ногу сломить! И что же теперь? – Измождённой, измученной матери не догадались хоть малость помочь, не удосужились, гости!
Гарик молча сполоснул свою кружку и вышел на улицу.
В средней комнате работал телевизор, но его никто не смотрел.
Сергей тоже закончил есть и, причесавшись у зеркала, ушёл в клуб.
Мать, зажав где-то под сердцем волнение, пошла в заднюю комнату, где на холодной, чуть застеленной печке-лежанке лежал отец
- Иди, ешь,- сказала она со скрытым упрёком и вместе с тем как бы показывая, что ничего не произошло.
- Пошла вон отсюда, скотина! – крепким, отрывистым голосом выкрикнул отец. – Я не хочу с тобой разговаривать!
Волнение, зажатое под сердцем, овладело сердцем, затрясло его и дрожью передалось во всём теле. Мать заплакала.
- За что… н-на меня… такие… мучения… - сдавленным голосом, какой бывает, когда сдерживают рыдание, начала причитать она, но отец оборвал её:
- Иди отсюда! Не мешай мне слушать радио!
Сверху спустилась бабушка и, услышав ругань, прошла в заднюю комнату, тут же стала кричать на зятя.
- Вупыр ты, звер! Что же ты делаешь, зверука ты гедкий! Зинка что прислуга у табе, а ты крычишь на нее, змей ты бясстыжий! На что я к вам переехала, корову свою привезла, чтоб видеть такое гора? У, змяюка, чтоб ты издох, и глаза мои табе ня видели!..
Отец, разъярённый ещё больше,выталкивает женщин из комнаты и захлопывает дверь.
- Мама, мама, не надо,- сквозь плач просит мать.- Не вмешивайся, сами разберёмся…
- Как жа, разберотесь! Всю жизень разбираетёсь! – Бабка так же свирепо, брызгая слюной, начинает кричать на дочь и обязательно сожалеет о себе. – Зачем я к вам приехала, усё хозяйство свае на вас положила, жила бы сябе да жила: и дом, и сад який быв, и всяго-всяго хватало… Дак думала помочь, думала, сямья у вас большая, помогу дачкЕ, а яно вон як получилось… Обманули мяне, усюю ободрали, со зверам гэным жить!.. Коли бы знала, ни за что бы, убей мяне гром, не переехала б сюды, усёе хотела, як лучче, пропадите вы уси пропадом!..
Ругаясь, они уходят на кухню, а в средней комнате на всю мощь продолжает работать телевизор: пресловутое окно в мир, которое давно пора бы повернуть в обратную сторону и, может быть, сделать для целого мира окном всего лишь в одну семью…
На кухне мать, не переставая плакать и после ухода бабушки-мамы, нашла себе прикаянность в работе (единственное спасение её в жизни): стала что-то стирать, перемывать посуду, чистить газовую плиту… И на ходу глотала хлеб с солёными слезами пополам…
Поздно ночью, когда с гуляния придут дети, на столе для них будет приготовлен ужин: молоко, творог, свежие огурцы со сметаной, хлеб… И будет на кухне чисто-чисто…
… как чисто-чисто сейчас в небе, где уже проступила первая вечерняя звезда. Аист знал, что где-то там, внизу, вблизи его гнезда, металась боль: она пронзала крышу и вонзалась в его сердце, и он спасение искал на высоте… Сейчас и сердце вот немного отпустило, и вновь предчувствия, что явятся виденья… Как хорошо, что он уже умеет сам (иль не сам?), но призывать их в мир!..
(Продолжение следует)
