АЛКОГОЛЬНЫЙ ВЕНОК

Это - венок сонетов. Вообще говоря, довольно трудоемкая штука. Но только не тогда, когда пишется "на спор". А спор был о том, что именно форма "венка" подразумевает некую высокую тему, ибо, как говорили оппоненты, заставить себя писать о чем-то бытовом в таком объеме просто не реально.
Общие правила классического венка таковы:

• 15 сонетов, из которых первый (или последний) состоит из первых строк остальных 14 Он называется "магистралом".
• первая и последняя строки каждого сонета соответствуют строкам в магистрале
• рифмовка сквозная.

Ну - вот результат. Написано давно - но главное, за один вечер. И хотя тема животрепещущая, назвать ее "высокой" уж точно никто не осмелится.
Интересно, дочитает ли кто-то до конца?

Магистрал

Младенец спит, напившись молока,
Дошкольник рад, хлебнув отцовской бражки,
Юнец в подъезде пиво пьет с компашкой,
Студент штурмует двери кабака,

Все пахарь пропивает – до рубашки,
Сжимает штоф рабочая рука,
Пьет бомж сивуху из разбитой чашки,
Плывет политик в море коньяка,

Старик стакан последний цедит вяло,
Мир поддает с велика и до мала
Вне статусов, религий и полов.

В обход законов, правил и запретов
Планета пьет. А пуще пьют поэты.
Рабы похмелий. Властелины слов.

1.
Младенец спит, напившись молока
Из ласкового женского сосуда –
Вот миг, достойный камер Голливуда
И живописи легкого мазка.

Привычка пить и спать идет оттуда –
С рождения. От первого глотка.
И колят «Мать родную не забуду»
По грубой коже нежные ЗК.

А в детстве очень хочется взрослеть,
Суметь чего-то. Что-нибудь посметь.
Как пленнику – сбежать из каталажки.

День настает, и отпирая шкаф,
Хранящий до поры запретный кайф,
Дошкольник рад, хлебнув отцовской бражки.

2.
Дошкольник рад, хлебнув отцовской бражки,
Докучливым запретам изменя.
А коль удастся избежать ремня,
То думает, что был рожден в рубашке.

Всевластен зов текучего огня –
В колосса превращает он букашку,
Он, как зимой для рыбы полынья,
Как для чернильной кляксы – промокашка.

Едва звонок с урока прозвенит,
Как забывая знания гранит,
Что грызть невкусно, суетно и тяжко,

И не дойдя до дома ста шагов
Счастливее языческих богов,
Юнец в подъезде пиво пьет с компашкой.

3.
Юнец в подъезде пиво пьет с компашкой,
Наполнив кайфом бедный разговор –
"Спор ни о чем" под пивом – все же спор,
О чем бы ни… Да хоть о Чебурашке.

Подъезд заплеван. Шли бы уж во двор –
Там органичней шелуха фисташки
И ближе расслабляющий забор,
И два дедка переставляют шашки.

Нет. Не идут. Им лучше тут, а жаль.
Ужо бы прочитали им мораль
Два эти завязавшие дедка…

Пока не поздно, выдрали б на славу,
А год пройдет – глядишь – и с полным правом
Студент штурмует двери кабака.

4.
Студент штурмует двери кабака,
Ведя с собой сопливую подружку –
Теперь им рюмка заменяет кружки,
Теперь не надо пить исподтишка.

Родители подвыпившей простушки
Не против. Им бы только женишка,
Да чтоб в мошне поболее полушки,
И чтобы рвать вершки от корешка.

Пусть на бровях неделями жених –
Вдруг станет бизнесменом. И для них
Бессмысленно ощипывать ромашку:

Не любит? – Ладно. Извиним грехи.
Шнуркам известны люди «от сохи»:
Все пахарь пропивает. До рубашки.

5.
Все пахарь пропивает. До рубашки.
Сколь ни корми, а он стремится в лес.
Уже пропиты клуб и МТС
До гайки и до трехдюймовой плашки.

Давно на самогон обменян крест,
Водярою оплачена шабашка,..
Аграрий тупо пробует на вес
Цветной металл своей армейской пряжки.

Не так бы страшны были беды эти,
Когда б от пьяниц не рождались дети,
Зачатые на груде буряка.

«Эх, в город бы, - сопит жена в кровати,
Но и во сне пред ней, как на плакате
Сжимает штоф рабочего рука.

6.
Сжимает штоф рабочего рука –
А ведь сжимала штык она когда-то…
Что ж, рай готов для пролетариата –
Как ЛТП надежен. На века.

Не сетуйте, ведь сами вы, ребята,
Вставали в рост на цепи Колчака,
Голосовали, расщепляли атом,
А более – валяли дурака.

Какого маху дали на замах!
Теперь хлебайте – вы узнали страх:
Овчарка не родится от дворняжки.

Во зле родившись, в нем же и помрем…
Здесь Диоген не ходит с Фонарем -
Пьет бомж сивуху из разбитой чашки.

7.
Пьет бомж сивуху из разбитой чашки,
Вокруг распространяя аромат.
Ни мы ему, ни он себе не рад –
Упал. Поднялся. Вроде неваляшки.

Менты, чеканя шаг, как на парад,
Проходят мимо. Спят в сосудах бляшки.
Из носа кровь – вчера какой-то гад
Бил три часа и не давал поблажки.

Да и вся жизнь, как битая посуда –
Еще чуть-чуть, и он рванет отсюда
Поддатым херувимом в облака…

И там ему нальют без меры – вволю,
А здесь в земной нахрапистой юдоли
Плывет политик в море коньяка.

8.
Плывет политик в море коньяка
Подобен флибустьерскому фрегату…
Его вот-вот посадят за растрату,
Намявши с упоением бока.

И позабыв дорогу к банкомату,
Он плюнет на коньяк и на ЦК.
Уверится, что в жизни все не свято,
И что всегда кончаются срока.

Пока живешь (пока сидишь) – держись!
Поскольку постепенно гаснет жизнь,
И он жалеет, что успел так мало:

Еще вчера глотал Шато-де-Фиш,
Но годы пролетели, и, глядишь –
Старик стакан последний цедит вяло.

9.
Старик стакан последний цедит вяло,
А на него глядит мордатый внук –
Наследничек, отбившийся от рук –
Куда ни ущипни, повсюду сало.

Еще немного, и замкнется круг,
Как поезд, уходящий от вокзала
(Гудком «ду-ду», колесами «тук-тук»),
Назавтра возвращается к началу.

Того же бесконечного пути…
Нам всем по кругу суждено пройти –
Бойцам и жертвам, сильным и усталым.

…Вновь отправленья требует гудок,
И значит вновь пора отпить глоток –
Хлебает мир с велика и до мала.

10.
Хлебает мир с велика и до мала
Все, что горит и все, что не горит.
Нам многое бутылка говорит –
Она нам няней и женою стала.

В ней змий зеленый яблочком манит:
– Отведай, друг! И приобщись опалы,
Став равным тем, кто чудеса творит…
Прогонят из вагона – мы по шпалам»…

Вдвоем со змием тащим жизнь свою,
И чувствуем, что мы еще в раю,
Вникаем в мудрость изреченных слов…

А протрезвев и светлый рай теряя,
Спешим пригубить вновь немного рая
Вне статусов, религий и полов.

11.
Вне статусов, религий и полов
Лишь тот блажен, кто утром похмелится,
Чей вечный кайф еще на день продлится
(Он все же долговечней, чем любовь).

Он милосерден: он стирает лица,
Названия дорог и городов,
В нем всё – калейдоскоп и вереница,
В нем каждый к повторению готов.

Пока под кайфом, мысли так легки,
А протрезвел – кругом одни враги.
Корят, пинают и зовут к ответу.

Действительность готовит свой капкан,
Но мы спасемся: нас ведет стакан
В обход законов, правил и запретов.

12.
В обход законов, правил и запретов
Прожить нельзя. Потом настанет час,
И неизбежность уничтожит нас,
Как джокер бьет козырного валета.

Так что ж беречь? Рассудок иль экстаз?
Пока душа вливаньями согрета,
Любой пьянчуга повторит сто раз,
Что для людей дороже счастья нету,

Чем утреннее разуму «прости»
И мелочь, потеплевшая в горсти,
И зов друзей, очнувшихся к рассвету.

Но только тот, кто вдохновенью друг,
Пред трудностями не опустит рук –
Планета пьет. А пуще всех – поэты.

13.
Планета пьет. А пуще всех – поэты.
Ведь им одним по сути и дано,
Глядеть на жизнь, как все глядят кино,
Следя лишь за развитием сюжета.

Что будет, что не будет – все равно.
Любая боль – рождение куплета,
Строки, сонета… А поверх – вино.
Кто их решится осудить за это?

Да им одним подвластна бесконечность,
Они живут почти совсем беспечно,
Ни отличив действительность от снов.

Оригинал меняют на картину,
Они, как джинны в лампах Алладина –
Рабы похмелий. Властелины слов.

14.
Рабы похмелий. Властелины слов,
Анахореты, дурни, маргиналы –
Хранят поэты Вечности анналы,
И всё глядят поверх других голов.

Им благ земных так невозможно мало!
Им мало красок всех земных цветов!
Они пьяны у звездного портала
В подвалах слишком трезвых городов…

Без них и бытие – одна обманка,
Без них и водка – это только пьянка,
А с ними жизнь прекрасна и легка…

Когда увидишь пьяного поэта –
Не тронь его, укрой его, ведь это
Младенец спит, напившись молока.