Семейный праздник-11

11.

– Табе вот не надо ничаго стярэчь, сиди сябе в гнезде да ворон счытай… А тут цельный день – туды-сюды, туды-сюды,- тольки и шмыгають… Ить уси свои сады имеють, а туда же – воровать… Ну, нехай тольки яще раз прыйдуть, я их палкой погоню,.. А табе яны не мешають? Ще и до тэбе доберутся, такий нягодный народ… И хто таби надоумив сялиться близко к людям? Сховаться надо было куды подале, знайшов бы сябе место… Хотя живи, мяне не жалко… пить-есть ня просишь… И мяне вроде весялей… Зимой, правда, печалуюсь, видя пустое гняздо… И куды вы лятаетё у стужу? У Туретчину, нябось, - няужо ж куды?.. Зимы-то там не бываеть, у Турчии, ай бывае? Зато синички тута зимой –от уж рукодельницы какие: так и свищуть, так и свищуть… А всё боле – воробьи… Ты, наверно, воробьёв ня любишь, - крычать без умолку увесь день… Няхай крычать, усякая птичка живая твар… Ты вот красивый, большый, - а и табе покрасивше ёсть: тый арол, напрамер… У зоопарки показывають: от птица дак птица,- и когти якие, и клюв, и глазы!- Что у твояго цара! Но у клетки кому охота сядеть? Вот и скучаеть, горамычный… Лучче воробьём прыгать по воле, чым так… И зачым это люди держать их без конца?Ну, посмотрели бы раз, другой,- да и пустили бы их на волю… Небось, у Туретчине такого няма… Вы и так там уси злятаетёсь, луччее зоопарка… Но усё равно домой вертаетесь… дома луччее…
Аист, казалось, задремал, но неотвязный какой-то голос не давал заснуть… Кто это говорит? Аист насторожённо прислушался, и вдруг совершенно чётко и ясно услышал голос бабушки! Нет, не из окна под крышей, где она сматывала клубки (и далековато, и сад шумит под ветерком),- он услышал её в себе! Между ними установилась невидимая, необъяснимая связь: он слышал её чётко и ясно, каждое её слово! Нет, это не тот поселенец, что сердце его захватил (там иной поселенец – надрывный, печальный и горький), это – тихая связь только с ней… Ведь она свою речь обращает к нему, - он и слышит её, это ясно…

- Ну, чаго затравожался?... слухай и спи… Ай мешаю табе разговорам? «Не мешаешь, ничуть!» – встрепенулся аист в гнезде, испугавшись, что связь оборвётся…

- Ну, тогда слухай… удвох весялее болтать…
«И меня, значит, слышит? А я – лишь подумал, и всё!»

- Ты ня думай, что бабка из вума выжила… что с птицей разговаривает… А как жа иначе, когда я одна и одна? Я ить прошлаго веку ящо, у последнем годи народилась… И у баев работала, и с красной косынкой ходила… Чаго там, и сам усёе знаешь… ня хужее мяня…
«Да, знаю, - не удивился аист, но откуда он знает, понять не мог. – Может, я понимаю и знаю всю прошлую жизнь целиком? Ты разве рассказала мне? Может, я спал тогда?»

- А что ж ты думаешь… усёе может быть… Рази ж я упомню, кому, когда и что рассказывала? Да рази жизень расскажешь, якой вона была? Яе можно тольки перадумать, коли уремя ёсть… Человековы думки и есть самая главная жизень…
«А если птица думает или собака, - это тоже их жизнь?»

- А як же ж ня жизень? Воны яще больше понимають, потому что у природи живут, на воле… А человек сховав себя по клетках, по домах, - якая ж ето жизень? И даже у воздухе лятять у самолёти тым як у клетки, - ти ето лятание? Табе луччее…
«А голос рыб ты сможешь разгадать? Хотя бы писк вьюна или угря?»

- Откуль мне знать? Послухала б – тогды… С тобой лягко, з овечками лягко, с коровкою, и с кошкой, и с собакой… Коли мый зять приносит рыбок в банке, воны уже, бядняжки, не пищат… Начнешь их резать – тут же оживають, да раз уже попорчены – помрут… Нехай бы их и вовсе не удили… Нехай живут у речке, сколь хотят…
У аиста пустую полудрёму как рукою сняло: туда, туда, к заросшему каналу, ещё он жив, он должен жить ещё! Она меня услышит – и его! - через меня услышит, это точно! И, может быть, поймёт подводный зов, чтоб, наконец, поведать его миру!..
«Спасибо! Я улетаю совсем ненадолго, я не прощаюсь, я всеми силами души буду держать связь!..»
Аист не стал подниматься ввысь, а полетел над сумеречными лугами, почти касаясь крыльями кустов: скорей, скорей, туда, к нему, к нему… - и в одно, как ему показалось, одно лишь мгновенье растворился в тумане сиреневом нежной стрелой…

- Ляти, ляти… як табе луччее… - бормотала бабушка, даже не глянув в окно…
Вошла мать, принесла кружку молока и хлеба.

- Если Валерик встанет, пусть поест,- сказала она негромко.- Ничего ведь не ел… Она тяжело вздохнула и медленно ушла, прихрамывая на обе ноги…
Валерий не спал и всё слышал. Он резко зарылся головой в подушку: опять, опять полезли всякие мысли! Хоть бы уснуть скорее, чёрт побери!
Бабушка притишила работу и прислушалась. «Валерак?- позвала она. Он не откликнулся.

- Спит...- умиротворённо пробормотала старушка и подсела к прялке. – Ну, нехай поспит… Спи, спи, мый унучок…»
Прялка снова заскрипела, рассеивая тёмные мысли…

(Продолжение следует)