Семейный праздник-12

12.

Аист тем временем, не пролетев и четверти пути, почувствовал, что поднимается вверх, помимо своей воли. Тот, внутри, неведомый диктатор, заставлял его подниматься всё выше и выше, и если бы аист не подчинился, он просто выбился бы из сил и рухнул на землю, не долетев до заветной цели… И он решил подчиниться,- чтобы хоть и позднее, но оказаться у канала… Видимо, непрошенный диктатор теперь всё чаще будет отрывать его от грешной земли ради грёз поднебесных… до последующего пробуждения…
… но пробужденье – спящего удел! Как беспощадно это пробужденье: душа ещё смакует наслажденье, а сон уже умчался в запредел… Проснулся юноша от солнечного звона, от перезвона золотистых струн-лучей… Они стучали друг о друга, о каменья, слепили очи, ноздри щекотали, пронзали тело нежно и тепло… На небесах лазоревое море качало парус облака седого, а лёгкий ветер гнал его тихонько, и по земле скользила полутень…
Та часть небес, что облако скрывало, вдруг выявляла смутное виденье, а только облако в сторонку отплывало, - виденье чётким делалось на миг… Запечатлевшись в юношеском взоре, виденье гасло,- в тот же миг другое уже сияло, будто на экране, и вновь сменялись «кадры» в вышине… И этот мир далёкой, чуждой жизни был не похож на виденное раньше, - и потрясал трепещущее сердце уже самим явлением своим! За каждым «кадром» - чьи-то жизни, судьбы, слепое море бед людских и мук, побоища, погромы, избиенья, резня людей самими же людьми!
Нет, нет, нельзя такое и представить, нельзя и в мыслях даже допустить! «Какой кошмарный сон! А как проснуться? Как выйти мне из гибельного сна? Зачем и эта пытка мне дана?»
И мальчик-юноша вскочил, объятый дрожью, и вновь упал на каменную твердь: боль – это жизнь, а сон – почти что смерть! Но боль прожгла ушибленное тело, а небо так же в мальчика глядело своею страшной истиной «картин»! Нет, он не спит! И пусть! Конец един! Невыносима эта явь, что ясным днём вдруг показалась беспощадно страшным сном; невыносим и сон такой: в подобных снах предельно сдавливает грудь смертельный страх!..
Раздался голос, показавшийся знакомым: он исходил из гущи воздуха, из недр. Летел до облака, оттуда на каменья, и рассыпался гулким эхом стоголосым вблизи и дальше, и невидимо окрест… Ну, да, конечно, это голос брата был, но – он из мальчика всевластно исходил, и над землёй, утюжа землю, длинно плыл! Он возвещал о наступлении беды: «Ну, вот, мой братец, кое-что узнал и ты! Теперь от виденного сможешь ли отречься? Ты не таков,- и каждый шаг отныне твой пройдёт под этой беспощадной синевой, ведь от неё нельзя уйти, нельзя отвлечься!..»
И побежал, как зверь по каменной пустыне, гонимый голосом несчастный человек! Небесный шёлк, над ним виденьями сияя, вдруг всею глыбой выходил над ним в «пике»! Когда видения предельно приближались, бежавший видел все подробности «картин»: огонь стрельбы, и блеск штыков, и муки в корчах, глаза-колодцы, обращённые к нему, а в глубине колодцев – крики о спасенье, нечеловеческие, жгучие мольбы! Он падал наземь, чтоб не видеть глаз кричащих – и не оглохнуть от беззвучного разбоя: в минуту битвы тишина – страшней пальбы, а тишины страшней – безмолвные мольбы! Но не спасение к изгою приходило, а только новые, невиданные муки: зарыться в камни – слишком тонки, слабы руки, а не зарыться – равносильно смерти было!
Но в этот миг, уже теряющий сознанье, услышал мальчик ровный голос двойника: «Не падай в обморок, очухайся пока... Сейчас видения преследовать не будут, но через час они тебя не позабудут,- а я уж там не помогу наверняка… Скажу одно: виденья эти – не придумка; всё то, что видел ты – от веку на земле: и в прошлом было, и сейчас, и завтра будет! Я сам всё это слишком близко испытал: и убивал, и убиваемым бывал…»
Ещё во власти потрясения, бессильный, вдруг мальчик твёрдо и отрывисто спросил: «Зачем ты снова здесь,- не рядом, а во мне? Зачем поведал о чудовищной войне? Ведь я просил тебя – идти со мною розно… Оставь, оставь меня, пока ещё не поздно!» - «А что же будет, что ты можешь сотворить?»- «Убить себя, чтоб и тебя приговорить!..»
Уже не аист, а диктующая сила тянула вниз, как прежде в небо возносила: скорее вниз – и оборвать виденья вмиг!..
Усталый аист в пять минут канала старого достиг… Присев на маленькую копну сена, он некоторое время приходил в себя. Затем медленно зашагал вдоль канала, прислушиваясь к звукам едва журчащей воды… Где это место, затих ли на время несчастный или – навечно затих? Подай же свой голос – и помощь на крыльях примчится! Молчит вода… журчит… Журчит… и вновь молчит… И в тишине, под звуки ласковой симфонии воды, ушла из сердца боль, тревога, стихнув, притаилась… и первозданность мира окружила своими чарами... и гулкостью... и волей… Канал, укутанный туманом, входил, как в вечность, в подступивший лес…

(Продолжение следует)

источник изображения

 часть 1

часть 2

часть 3

часть 4 

часть 5 

часть 6 

часть 7 

часть 8 

часть 9

часть 10  

часть 11