«Премьера Голоса». Исторический детектив Юрия Москаленко «Адмиралы» (часть 16-я)

Обложка @konti

Автор: Юрий Москаленко @biorad

Продолжение. Часть 1-я, часть 2-я, часть 3-я, часть 4-я, часть 5-я, часть 6-я, часть 7-я, часть 8-я, часть 9-я, часть 10-я, часть 11-я, часть 12-я, часть 13-я, часть 14-я, часть 15-я

Адмиралы. Книга вторая. Тайна адмирала Сенявина

Часть 16-я

Разлетелись осенние листья…

Надеюсь, вы ещё помните мой рассказ о том, как два подростка — Сёма и Моня совершенно случайно «поймали сигнал» своего компьютера и ненароком расшифровали рукопись, которая предназначалась Льву Моисеевичу Либерзону.

Случилось это почти десять лет назад, и-таки Сёма уже вырос!

Ох, чует моё сердце, что в мою двухметровую дверь внучок уже не войдёт, не пригнувшись. Сказать по правде, я его уже не видел лет шесть. Последний наш разговор случился тогда, когда Сёма покрытый лёгким пушком, как трёхнедельный цыпленок, с гордостью показывал мне свой заграничный паспорт с открытой шенгенской визой.

— Деда, ты только не кидай брови на лоб, выключи факс и научись танцевать на чёрно-белых клавишах рояля, как Белоснежка и шесть гномов — всеми 350 пальцами.

— Сёма, семь гномов, а не шесть!

— Ша, деда, щоб тебе носить лапсердак без ничего под низом. Седьмого послали в Гамбринус за воблой…

— Сёма, не делай мне чахотку! Ты меня ещё будешь учить, что такое лафа? Когда был жив мой пра-пра-прадядюшка, в турецкой крепости Хаджибей так назывался только один день, когда янычарам давали зарплату. Причём, когда лекальщик шестого разряда вернулся в родной гарем, жёны долго не могли расшифровать его диагноз — трисичуха.

— Деда, кому ты крошишь бублик? Такой диагноз не знают даже на углу двух Карлов — Маркса и Либкнехта.

— Ага, Сёма. Лови ушами моих слов. Трисичуха — это квартет в одном флаконе: триппер, сифилис, чума и холера! А буква «а» здесь для связки баранок.

— Деда, не надо переходить в сильно военное настроение. Да я и без второго слова знаю, что ты брульянт чистой воды. И Велиховский переулок будет ждать тебя, как чайка бабушку, пока у той на спине не вырастет шерсть.

То, что рассказал мне после этого Сёма, у меня поперхнулось поперёк горла.

Оказывается, это старый лис Либерзон разыскал моего внучонка с другом Мойшей и филигранно сыграл у них на ушах венгерский танец Брамса № 5. Он так тщательно, с тонким пониманием деталей вклинился в их протуберантный период, что парни и моргнуть не успели — оказались обложенные памперсами, как младенцы.

Первым делом на карточку каждого из подростков были положены по 10 отрядов «бакинских комиссаров» численностью в тысячу рыл каждый. Затем была разработана мера поощрений (Лев Моисеевич прекрасно знал, как утекают денежки сквозь пальцы у тех, кто хочет пустить пыль в глаза), а юных леди, которые с виртуозностью Рихтера очищают карманы нафаршированных фармазонов, в Одессе пруд пруди. Хотя какие они леди? Скорее, немного другие…

В общем, последние шесть лет я провожу без Сёмы и Мойши. Где они продают душу Либерзону, мне неведомо.

Так было до пятницы сегодняшнего дня. А сегодня мой почтовый ящик разродился тоненьким конвертиком.

Я его раскрыл по привычке над паром. Из него выпорхнул маленький листок с небольшим рядом каракулек.

«Деда, в полдень на Привозе. Шестой ряд, седьмое место. Запомни пароль:

— Сколько денег ваш цыплёнок?
— Оденьте глаза на морду, это же почти индюк.
— А чего он так плохо вырос?
— У него было тяжёлое детство.
— Так сколько по этому поводу денег?
— Почти даром. Сорок рублей.
— Судя на цену, вы росли вместе с ним...

И всё! А что можно было ожидать от ребёнка, который не знает, что нынче в Одессе почту приносят в четверть первого пополудни. Ну и где мне теперь искать этого цыпленка, у которого было тяжёлое детство?!

Тель-Авив. Бульвар царя Саула.
Коммунальная штаб-квартира «МО$$АД-РВС».
Ноябрь 2006 года

Лев Моисеевич Либерзон никогда не верил в случайности или слепой выбор судьбы. Ещё старая бабушка Двойра, которая ребенком застала строительство Потёмкинской лестницы в 1837-1841 годах (по крайней мере, так она сама утверждала), говорила своему пра-пра-правнуку Лёве:

— Деточка, ты не верь, что всем правит случай. Вот смотри, я сегодня с утра готовила форшмак.

Взяла две селёдки, ломтик чёрного хлеба, два крутых яйца, одно яблоко «Антоновку», сто граммов сливочного масла, одну столовую ложку растительного масла, одну луковицу. Почистила селедку, освободила её от костей, подержала полчаса в молоке. А тем временем ломтик хлеба замочила в столовом уксусе. Все ингредиенты пропустила через мясорубку. Массу перемешала, добавила растительное масло, положила всё в вазочку. Присыпала рубленой зеленью.

А теперь скажи мне, если я всё это взяла, будет ли у меня форшмак пахнуть манной кашей? Или, может быть, пломбиром на палочке? И даже суп с фрикадельками рядом не стоял. Никогда форшмак случайно не может стать не форшмаком.
И если к тебе кто-то подкатывает или пытается всучить свой взгляд на жизнь, отнесись к этому осторожно. Возможно, из тебя, как осколок мосла вилкой из холодца, пытаются выковырять что-то действительно важное. Сделай морду кирпичом, чтобы она перестала быть похожей на букварь, где каждый будет считывать всё, что у тебя за душой. Делай паузы. Можно короткие, но частые. Это всегда сбивает с толку того, кто пришёл тебя потрошить. Задавай вопросы. Уводи в сторону. Прикидывайся простаком. Хохми. Пусть Франкенштейн уйдёт от тебя без капли крови.

Бабушка Двойра была великим человеком и умирала красиво. Её мучили страшные колики в животе, а когда на дом вызвали почтенного аптекаря с соседней улицы, чтобы он посоветовал самое эффективное лекарство, этот фармазон пришёл не один. Тощий студент от медицины крутился рядом и, видя, что шеф впал в кому от невозможности облегчить страдания больной, смело предложил:

— А может, ей клизму поставить?

Бабушка Двойра, которая не подавала признаков жизни с позавчерашнего полдника, моментально открыла глаза и проскрипела, словно 400-летний реликтовый вяз:

— Деточка, даже если ты успеешь это сделать, тужиться мне придётся уже на том свете…

С тем и отошла в мир иной.

Лев Моисеевич нехотя приподнялся из кресла, открыл потайной ящик, достал бутылочку с любимым коньяком Наполеона и адмирала Нельсона и плеснул тридцать по тридцать капель.

Сегодня как раз годовщина у бабушки Двойры.

Однажды он в глубоком детстве пришёл к старушке в канун Дня искупления и задал бестактный вопрос:

— Интересно, куда я попаду, если буду соблюдать все заповеди?

— В заповедник, деточка.

Либерзон отправил первые три капли коньяка на кончик языка, дождался, пока тоненькие иголочки нанижут рецепторы на шпажку, и чуть прикрыл глаза.

Бабушка давно бы распутала этот клубок и с Трафальгарским сражением, и с исчезновением Копья Лонгина, и с дальнейшей судьбой Марии и поручика Галицкого. До чего же хваткие ребята!

Бабушка, а не Митяй! Этот бездельник уже месяц не может продвинуться в расследовании. А значит, его пора менять. Отправить на Тмутараканские заливные луга. Пусть пасется, козёл…

Лев Моисеевич снова «щипнул» коньячку.

А мысли вернулись к прошлому. Они жили не то чтобы впроголодь, но сильно не шиковали.

Маленький Лёва как-то задал вопрос своей наперснице:

— Бабушка, а что ты будешь делать, если у нас наступит голод?

Продолжение следует...

Новый клиент экосистемы блокчейн-платформы Голос для поэтов

Проголосовать за делегата stihi-io можно здесь

---

—

---

---