«Премьера Голоса». Исторический детектив Юрия Москаленко «Адмиралы» (часть 19-я)

Обложка @konti

Автор: Юрий Москаленко @biorad

Продолжение. Часть 1-я, часть 2-я, часть 3-я, часть 4-я, часть 5-я, часть 6-я, часть 7-я, часть 8-я, часть 9-я, часть 10-я, часть 11-я, часть 12-я, часть 13-я, часть 14-я, часть 15-я, часть 16-я, часть 17-я, часть 18-я

Адмиралы. Книга вторая. Тайна адмирала Сенявина

Часть 19-я

Мне следовало ещё чуть-чуть его прощупать.

— Я никогда не видел глаз такой сапфировой чистоты. Ваша матушка всю беременность любовалась на васильки?

— Контактные линзы, супертонкие, — рассмеялся Клеофас, обнажая ровные, один в один жемчужинки на тонкой нитке, зубы. — Вы бы видели, пан Дмитрий, как на них западают местные темноглазые матроны. Сказать откровенно, они давно сидят у меня в печёнках, но имидж! Его нужно соблюдать неукоснительно. Все они тут как на подбор — яркие, зажигательные, вылитые бенгальские огни возле новогодней ёлки. А мне, признаться, так хочется чистоты и невинности, скромных, непорочных утех, но тут с этим большие трудности.

— Chrysiridia rhipheus, — неожиданно для себя выпалил я.

— Да-да, — подхватил Огиньский, — красивые бабочки, от которых невозможно оторваться!

Он был так возбуждён, что, казалось, вот-вот фамильярно подхватит меня под локоток. Но я органически не переносил чужих прикосновений. По-видимому, что-то в моём лице дрогнуло, насторожило его.

Мой будущий компаньон не дошёл до меня полшага, но и не думал прекращать атаку. Просто сменил тактику.

— Загар у вас чисто испанский. Не должен вызвать ни у кого подозрений. Ваш гардероб в шкафу. Не смею далее составлять вам компанию. Я буду здесь ровно через два часа…

Дверь за ним захлопнулась, прежде чем я смог что-то сказать…

Все эти испанские шмотки я решил примерить позднее. А первым делом снял со стены репродукцию картины Диего Веласкеса «Старуха, готовящая яичницу». Внимательно осмотрел стену. По всей видимости, потайную нишу делал мастер. Ни микроскопического шовчика на штукатурке. Словно симпатические чернила, не оставляющие ни следа.

Я подошёл к краю дивана. Нащупал в пяти пальцах от левой передней ножки потайную кнопку и боковым зрением отметил, как из стены выезжает дверка секретного шкафа.

Она была достаточно широкая — 53 на 52 см. На верхней кромке внутреннего уголка в пяти пальцах от пересечения металлических пластин находилась ещё одна мимикрическая кнопка. В случае критической ситуации её следовало нажать, и тогда несгораемый шкаф рассыпался на десятки частиц, открывая вход в небольшую штольню.

Об этой хитрости знали только два человека.

— Моя любимая книга в детстве «Граф Монте-Кристо», — расчувствовался Лев Моисеевич, провожая меня в Испанию. — Я не смог удержаться и сделал из конспиративной квартиры дополнительный выход на Эль-Акуладеро. Если вы встанете на самую высокую точку утёса лицом на запад и сделаете семь небольших шагов, то без труда обнаружите ещё одну потайную кнопку, открывающую двери замаскированного ангара. В нём находится заправленный вертолёт.

Говоря это, Либерзон протянул мне два конверта. Один с документами, другой — с деньгами.

— Видишь, Митяй, я забочусь о тебе, как мама-утка не заботится о новорождённом утёнке, — он изобразил ласку одними глазами. — И меньше всего мне хочется, чтобы тебе пришлось всем этим воспользоваться.

Казалось, он прочитал мои мысли: в чём-чём, а в таком подходе у нас с шефом не было никаких разногласий. Я себя слабо представлял прячущимся в шкафу для того, чтобы на четвереньках карабкаться к Эль-Акуладеро, а потом ещё взлетать с площадки, которая наверняка не больше, чем меха тульского баяна.

Тайную кнопку внутри шкафа я искать не стал, просто сложил в него всё, что требовало длительного и надёжного хранения.

…Ровно через два часа, когда я был вымыт, гладко выбрит и облачён в испанский костюм, дверь в жилище открылась и на пороге возник Клеофас.

Он придирчиво оглядел меня с ног до головы, заправил клапан пиджака внутрь бокового кармана и попросил:

— Взлохматьте чуточку волосы, сделайте художественный беспорядок. Вы — чуть сумасбродный, в чём-то неуравновешенный, немного непредсказуемый испанский гранд, а не лорд из английского парламента. Теперь возьмите туалетную воду и не менее четверти флакона выпрысните на себя.

То, что он назвал туалетной водой, на поверку оказалось спиртовой настойкой с таким чудовищным, нестерпимым запахом, что я чуть не задохнулся.

Я привык балансировать на тонкой грани цитрусовой нотки с можжевельником, а этот тяжёлый запашок мог свалить и быка без всякой корриды.

— Все без исключения испанцы страшно потеют, а потому приверженцы резких запахов, которые убивают всё живое в радиусе десяти метров. Привыкайте…

Огиньский снова внимательно на меня взглянул.

— Я упустил кое-какие мелочи. Но сейчас уже ничего исправить нельзя.

— Что вы собирались сделать?

— Я бы добавил вам на каждую из щёк по одному-два пореза безопасной бритвой, а на подбородке оставил бы кустик-другой несбритых волос — и тогда вас ни за что невозможно было бы отличить от гранда.

— Такое ощущение, что эти ваши богатеи имеют несколько бомжеватый вид. С таким антуражем я на вашем фоне буду выглядеть драным щеглом, попавшим на бал белых лебедей.

— В Испании всё как у людей. Есть гранды по рождению, которые тщательно следят за своим внешним видом, но, как правило, они из очень обедневших родов, и бросающаяся в глаза аккуратность не более чем желание оставить красочный фасад. Но ещё больше грандов по ситуации, я их называю аристократами первой волны. Свои богатства они нажили сомнительными аферами, вовремя воспользовавшись обстоятельствами и местом. У этих денег как клюквы на болоте, но они в меньшей степени заботятся о своём имидже. Вот такого выскочку мы и будем делать из вас. И чем скорее вы вольётесь в этот образ, тем лучше для нашего общего дела.

…Если в мире и существует человек, от которого я терплю нотации — это, несомненно, шеф. А Клеофас «на сухую» мне уже начал надоедать. Надо будет поставить его на место. Но не в первый же день. Я наглухо запахнул пуговки моего пиджака и привычно спрятался в раковину молчания.

Примерно через четверть часа мы уже находились в баре. Вернее, не в общем зале, а в отдельной комнатке, где кроме нас никого не было.

Стол уже был сервирован на две персоны, причём еды было столько, что мне бы в Тель-Авиве этого добра хватило бы на неделю.

— Выскочки привыкли всегда брать сверх меры, — снова обнажил в улыбке свои калиброванные жемчуга пан Огиньский, — но это вовсе не означает, что мы должны все тарелки вылизать, как лоси соляную кормушку. После нас обслуживающий персонал устроит себе небольшой банкет. Неужели мы с вами опустимся до того, что раскатаем все пять бутылок этого чудесного хереса? Бутылку-другую следует оставить…

Я автоматически пробежался глазами по стенам и потолкам комнатки. Мой спутник перехватил взгляд.

— Ни одной камеры и записывающего устройства. Более того, в углу комнаты за ширмой дополнительная дверь. Ведёт через подвал к чёрному ходу. Ею пользуются регулярно матроны, встречающиеся здесь с любовниками. Как только в бар забегает их разъярённый муж, бармен даёт сигнал в комнату. Лишние тарелки и бокалы прячутся в потайной шкафчик, а любовник выскакивает через подвал на улицу в квартале отсюда.

Пока Клеофас говорил, его руки не бездельничали: они плеснули в бокалы первую порцию хереса.

— Пан Дмитрий, — приподнял свой бокал мой собеседник. — Мой первый тост за то, что мы теперь будем работать в паре. Честно говоря, я здесь начинаю закисать без нормального человеческого общения. Матроны не в счёт. С ними разве поговоришь?!

Мы отпили по глотку этого чудесного напитка солнца. Меня потянуло на лирику.

— Пан Огиньский. Стесняюсь спросить: а сколько времени вы уже в этой дыре? Год? Два? Три?

Продолжение следует...