19.
Сергей и на этот раз чувствовал себя победителем. До конца танцев было ещё более часа, а Маринка уже была готова уйти с Сергеем и оставить Толика. Но Сергей не торопился: ещё успеется, и так всё ясно…
Так сложилось у них в семье, что Сергей по своим способностям всегда шёл вторым после Вити. И это его устраивало, пока учились в школе. Когда же он повзрослел, отслужил в армии и поступил в заочный институт, у него резко подскочило самолюбие (а, может быть, просто таилось до поры…) Он почему-то убедил себя в том, что во всём может быть первым, только этого не понимают родные, подчинённые сложившемуся мнению. Началась длительная борьба за самоутверждение уже не только в собственных глазах, но и в мнении родных и окружающих. Несомненная воля, помноженная на активное самолюбие, дала свои результаты. Сергей отлично развил себя физически и постоянно держал своё тело в хорошей спортивной форме,упорно штурмовал научные книги и заметно преуспел в учении,- но лишь по сравнению с самим собой-школьником.
Объективно же он не знал ни одного предмета глубоко, строил свои умозаключения и доказательства не столько на ясности фактов, сколько на общей терминологии, которою пользовался очень бойко и буйно. Тяга к словесному самовыражению привела его к политическим наукам, - и он поступил в народный университет марксизма-ленинизма, учёбу в котором сочетал с работой на заводе в областном центре и заочной учёбой в Торговом институте…
Когда человек приобщается к общественным наукам, он неизбежно начинает соизмерять свою жизнь с общественной. Но частенько это касается не трудовой его деятельности, а происходит в словесном общении с другими людьми. Человек начинает говорить языком общественных и политических категорий уже как бы от себя. Ему почему-то кажется, что он живёт уже не для себя, не ради себя, - а понимает общественные интересы и отдаёт себя им. Это придаёт ему колоссальную, почти непоколебимую уверенность в том, что он живёт правильно… А стоит такому человеку сесть в начальственное кресло, и все сомнения, какие, возможно, ещё были, улетучиваются, как дым. Такие люди, получив должность, тут же меняют весь свой облик и поведение: начинают «осознавать» всю важность и ценность собственной персоны для государства. Сколько ошибок совершается ими, но они их не чувствуют – и не хотят чувствовать, не понимают – и не хотят понимать!.. Потому что все неудачи своей работы объясняют «сопротивлением материала», то есть подчинённых им людей, - и первейшей необходимостью, ради пользы государства, считают устранение такого «сопротивления».
Сергей не имел ещё никакой командной должности (хотя и вырисовывалась в перспективе), не имел большой общественной нагрузки, но уже всецело был на «той» стороне, где за спиной всех действий и поступков человека как бы стоит государство… Он уже не позволял себе ни пить, ни курить, считая это общественным злом. Он всех братьев активно призывал поступать в институты, считая это общественно полезным. Он с жаром спорил о политике, считая это общественно важным…
У него в душе и потаённых мыслях зародилась и окрепла большая цель дальнейшей жизни – стать партийным деятелем такого высокого ранга, на который он может быть способен при напряжении всех своих сил (разумеется, по-своему понимаемом напряжении…) Он вступил в партию. И каждый шаг в жизни, большой или малый, отныне рассматривался им как возможность ещё и ещё раз утвердиться, и победить, и приблизиться к цели… Можно было бы сказать и так: это были волевые упражнения по самоутверждению, без оглядки на окружающую, как он считал, мелкую возню «серых мышек»…
Его словесные атаки на братьев вызвали сначала скепсис, а затем раздражение и даже отчуждение. Однако не у всех. Отец во многом его поддерживал, будучи сам коммунистом и… любителем стройной фразы. Поддерживал его и Гарик, ощущавший на себе волю Сергея, старавшийся даже в чём-то подражать ему… Ваня, Лена, Витя и Валерий осуждали его, Гриша весело, беззлобно иронизировал… Сергей же был непоколебим!
В личной жизни у него всё сложилось благополучно, если можно считать холостое положение 27-летнего человека благополучным. Женщинам он очень нравился за свой твёрдый и трезвый характер, за ясность жизни и целеустремлённость, - и за это ему прощали и невысокий рост, и близорукость. Его же отношение к женщинам было абсолютно ясное и устойчивое: все они одинаковы! Поэтому он говорил, что женится только на москвичке или ленинградке, с расчётом и пользой для дела. До женитьбы, которой пока не предвиделось, разумеется, не упускал ни одного случая вступить с женщинами в связь. Часто не по влечению сердца, а только ради своего мужского престижа…
Вот и на этот раз он применил привычный арсенал слов и выражений, вкупе с мужскими приёмами обаяния, и чувствовал,что женщина побеждена, можно вести на «прогулку», благо ночи тёплые и тёмные… Но она ему не очень нравилась, и он не торопился…
Гриша наблюдал за ними, стоя у двери, и несколько раз испытывал острое желание пригласить Маринку, пока не поздно, однако так и не смог решиться и всё более мрачнел и опустошался сердцем… Не ревность угнетала его душу, а нечто большее. Так мучается человек, наблюдающий божественное для него существо в обществе грубых и небрежных людей, когда каждое движение, каждый их поступок переживаются тем острее и болезненней, чем больше нежности и ласки к любимой в его собственной душе. Становится обидно и за себя, и за неё, и эта обида, перемешанная с высоким чувством влюблённости, вызывает сладко-горькие слёзы и тягучее мучение, не выразимое ни словами, ни стонами, ни поцелуями, ни ласками, а только глазами – нечеловеческим (от муки и безнадёжности), пронзительным неутаимым взглядом…
Именно этот взгляд Гриши случайно увидел Ваня – и на секунду замер от предощущения беды, но не отдался полностью мгновению тревоги, а утаил её от самого себя. Точно искорка, погасла она в глубине его души так же, как и вспыхнула, и радость вновь овладела Ваней. Человек не только (а, может, и не столько!) в горестях и бедах бывает эгоистом, но и в радости и счастье, только в этом случае он не замечает себялюбия, иначе радость разрушалась бы…
Самодеятельный ансамбль играл громко и безвкусно, а люди танцевали с самозабвением! (Видно, «самости» не хватает, раз доходит до забвения?..) Если бы им в этот момент предложили пластинку с высококачественным исполнением, они бы засвистели от нетерпения и протеста, а живое исполнение,пусть и самое дрянное, их вполне удовлетворяло.
Чем больше визга, писка, грома, дыма,- тем лучше им трястись в экстазной тряске! Настроить сердце на дивную мелодию, звучащую с пластинки, - несвоевременно и стыдно, а захлопнуть душу и принимать гремящую лавину только перепонками и телом, - своевременно и почётно? Какой же сеятель «разумного, доброго, вечного» прошёлся по этим головам и душам? Не в глаза девушке смотреть, а трястись в кругу сугубо мужском, выражая якобы полное безразличие к тем, ради кого и пришли на танцы?.. Очнитесь, братцы, - добры молодцы!..
Уродливое понимание собственного достоинства вызывает уродливое состояние души, а это в свою очередь приводит к уродливым телодвижениям, поведению, поступкам... – а отсюда недалеко и до уродливой, искалеченной жизни!
А требуется – всего лишь! – мужественно посмотреть в глаза любимой девушке, говорить с ней естественно-нежно, а не грубо и развязно, беречь её отношение к тебе, а не отношение к тебе окружающих, - и ты будешь счастлив!
Но мужества не хватает, как, впрочем, не хватает и женственности,- с другой стороны. Сотни,тысячи возвышенных чувств, надежд, предощущений возникают в танцующих людях, но они настолько хрупки и заранее безнадёжны, что их ломает, перемешивает и переплетает густой поток предвзятостей и душевных уродств, - и из всего этого хаоса изредка выпорхнет, словно солнечный зайчик, чьё-то случайное счастье, - и тут же пропадёт в неоглядном просторе жизни, мелькающей ярко, навязчиво и бессмысленно, как видения в калейдоскопе…
Из множества людей, заполнивших в этот вечер зрительный (он же – танцевальный) зал сельского клуба – танцующих, сидящих, стоящих , - наверное, один Гриша, без усилий и незаметно для себя, стал вдруг чувствовать, что есть в жизни смысл и счастье, и что оно возможно в любой ближайший момент его существования. Маринка! Она и есть его смысл, его счастье, его жизнь!
Руки Сергея прикасались к её телу, и Гриша замирал, представляя, что и он через минуту сможет коснуться её рук, плеч, талии… Сергей шептал ей что-то на ухо, и Гриша замирал, почти физически ощущая, что это его лица касаются волосы Маринки, что это его губы шепчут в нежное ушко слова любви… Сергей незаметно целовал её в шею, и Гриша всем существом своим, с дрожью и наслаждением, впитывал в себя ответную нежность Маринки, адресованную в этот момент другому…
И вдруг он прозревал! Словно в стоп-кадре, видел он всю унизительность и беспомощность своего положения, испытывал острую атаку ревности и обиды, и тут же вновь погружался в волны возвышенных чувств… Так продолжалось раз за разом, бесконечно долго, до умопомрачения… В эти минуты Гриша проживал целую жизнь, и даже иногда казалось, что когда-то, в незапамятные времена, это с ним уже происходило…
А Сергей, недовольный затянувшимся флиртом, наконец предложил Маринке погулять. Она сразу посерьёзнела лицом, взглянула на Толика и… тотчас встретилась с его взглядом, словно он слышал через расстояние и грохот танцев предложение Сергея. Маринка съёжилась и ничего не ответила своему кавалеру, но Сергей всё понял и сказал, что сейчас всё уладит, ей нечего бояться.
На улицу Толик выходить отказался, но в коридор вышел.
- Эту падлу, если она пойдёт с тобой, я убью! – сказал он, и на Сергея дохнуло перегаром.
Интересное дело! Угрожают не ему, Сергею, а его даме! Прижав крепкий, словно камень, кулак к животу Толика, Сергей очень спокойно ответил:
- Если я тебя раньше не прибью…
И толканул не сильно. Толик пошатнулся, клацнул от неожиданности зубами, замолчал, поражённый. Сергей вернулся в зал.
На него устремились взгляды Гриши, Маринки и Лены. Сергей спокойно взял под руку Маринку, но она осторожно высвободилась и вышла первой, Сергей, чуть пристыженный, за ней. Лена вышла в коридор к Толику, стала его успокаивать, и вскоре они ушли тоже.
Немного постояв, с беспокойным ощущением на сердце, вышел на улицу и Гриша. Выйдя, неожиданно вспомнил укоризненный взгляд собаки и горько усмехнулся, - удивляясь и такому её взгляду, и своему воспоминанию…
(Продолжение следует).
