«Премьера Голоса». Исторический детектив Юрия Москаленко «Адмиралы» (часть 32-я)

Обложка @konti

Автор: Юрий Москаленко @biorad

Продолжение. Часть 1-я, часть 2-я, часть 3-я, часть 4-я, часть 5-я, часть 6-я, часть 7-я, часть 8-я, часть 9-я, часть 10-я, часть 11-я, часть 12-я, часть 13-я, часть 14-я, часть 15-я, часть 16-я, часть 17-я, часть 18-я, часть 19-я, часть 20-я, часть 21-я, часть 22-я, часть 23-я, часть 24-я, часть 25-я, часть 26-я, часть 27-я, часть 28-я, часть 29-я, часть 30-я, часть 31-я

Адмиралы. Книга вторая. Тайна адмирала Сенявина

Часть 32-я

«Ох и золотая голова у парня», — подумалось мне, а вслух я сказал:

— Вы соображаете быстрее шахматиста Ботвинника. А второго удобного складного велосипеда у вас нет? Я с удовольствием составлю вам компанию!

— Отчего ж нет? Джина иногда гостит у меня. В такие дни мы часто катаемся с нею по окрестностям Эль-Пуэрто.

— Как вы думаете, мы ещё сюда вернёмся?

— Трудно сказать. Вы где-то обронили свою визитную или, не дай бог, кредитную карточку?

— Сапожник без сапог, — подмигнул я пану Огиньскому. — Ни разу в жизни не напечатал ни одной визитки…

— А почему?

— Вы когда-нибудь слышали об обитательнице водных просторов, которая называется весьма просто — лягушка-бык?

— Эта та, которая раздувается до неимоверных размеров, если встречает какой-то интересный для себя объект?

— То, что вы сказали — обычный миф. Если лягушка-бык раздуется, то неподготовленный человек, пожалуй, потеряет сознание, ведь длина тела и длина задних лап примерно одинаковая и имеет порядка 25 см. Визитками пользуются люди, которые рефлексируют по поводу своего положения на социальной лестнице. Причём доподлинно установлено — чем «незаметнее» человек, тем больше золотого порошка он пытается выплеснуть в этот маленький прямоугольничек. И если визитка искрится и переливается, как фальшивый бриллиант в гнезде у сороки, то вы можете быть уверены — вручитель старается выдать себя за более важную персону…

Кажется, Клеофас начинал нервничать. Надо было выезжать?

— Не пробуйте собрать абсолютно все занозы тканью джинсов на неструганной скамейке, — улыбнулся я. — Вы хотели задать другой вопрос, а мы сбились на лягушек. Кстати, тростниковая лягушка — образец раздувания. Самец увеличивается в размерах, чтобы заинтересовать даму сердца, а вот лягушиная пани раздувается с другой целью. Если бойфренд сумеет укротить её в таком виде — значит, судьба. Но из лап большинства ухажёров ей благополучно удаётся ускользнуть... Вы хотели спросить, что я забыл в этом городке?

— Да, — выдохнул пан Огиньский.

— Я мечтал посетить рыбный ресторанчик «Romerijo». Говорят, там вкусно готовят…

— Как вы заметили десять секунд назад — это тростниковая лягушка. Да, пожалуй, вкусно. Но не всегда и не для всех. Если мы когда-нибудь вернёмся сюда, можете не сомневаться — для вас приготовят самые изысканные блюда. А пока попрошу вас об одном — в морге я не сомкнул глаз, а потому перед длительным переездом на велосипеде мне необходимо чуть-чуть вздремнуть. Не рекомендация, просьба — постарайтесь не покидать квартиру, давайте исключим всякий риск.

— Спи, моя радость, усни… — пропел я голосом Валентины Толкуновой.

— Вы нарочно? — изумился пан Клеофас. — Теперь я точно не засну. Только не делайте вид, что не знаете, как я уже полтора десятка лет бьюсь над разгадкой этой колыбельной. Одно время авторство музыки предписывали моему великому предку.

— Но вы же знаете, что это не совсем так?

— За эти годы я перелопатил полторы тонны различных документов. И знаете, что сбивает?

— Догадываюсь. Песня в других странах появилась практически одновременно на рубеже XVIII и XIX века. И впервые на немецком языке. Её кто-то продал в Германию?

— Уверен. И даже знаю кто. Это вдова Моцарта — Констанция. Когда она сошлась с Георгом фон Ниссеном, ей понадобилось «набрать» очки в этом браке. Они сговорились и выдали эту мелодию за моцартовскую.

— Но ведь брак между Констанцией и Георгом был заключён в 1809 году, а песня появилась гораздо раньше, как минимум в 1795-м…

— И её приписали берлинскому врачу и композитору Бернхарду Флису.

— Но вы не будете спорить, что сестра Моцарта — Наннерль — выразила сомнение в том, что мелодия принадлежит её брату. Мол, слишком уж она простенькая…

— Фрау Наннерль — наша самая главная свидетельница. Уж кто-кто, а она знала «почерк» брата.

— Мы можем далеко зайти в дискуссии, и тогда вы точно не заснёте, — прервал я разговор. — Прилягте, отдохните, а то я без вас дорогу не найду. Извините за то, что вместо спокойствия разжёг жар ваших амбиций.

— Я вам много рассказал бы, — внезапно зевнул пан Клеофас. — Но не сейчас. Извините за каламбур, смертельно хочу спать…

Он прилёг, а я задумался. По большому счёту Огиньский далеко продвинулся в поисках дневника Дмитрия Сенявина, но, с другой стороны, и времени на это было положено немало. И хватит ли мне две-три недели на то, чтобы разыскать дневник? На больший срок Лев Моисеевич вряд ли согласится.

Надо что-то делать! Как говорила в таких случаях бабушка Двойра, а её к делу и без дела всегда цитировал шеф: «Что-то расселся, как Дунька на самоваре!»

Я решил приняться за аналитическую работу. Благо и Wi-Fi работал устойчиво, сигнал проходил на ура. Сколько музеев в Севилье? Несколько десятков. А потому каждый из них нужно потихоньку «обследовать». Для начала виртуально. Вдруг где-то мелькнёт знакомая фамилия.

Что я знаю о Севилье? Когда собирался в Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария, просмотрел информацию и об этом городе, который называют родиной корриды, Кармен, Дон Жуана и фламенко. Жгучая смесь, что и говорить. Но когда солнце летом жарит под +50, невольно кровь начинает закипать.

С другой стороны, во многих музеях информацию больше, чем об этом «квартете», найти достаточно сложно.

Но я любил аналитическую работу и за пять часов упорного труда нашёл одну зацепку — упоминание о том, что самые важные исторические документы, попавшие в Севилью, иной раз отправляют прямиком в Мадрид.

В испанской столице я без труда отыскал Военный музей и Морской музей. Возможно, в каком-то из них и находится дневник…

Увлёкшись виртуальными прогулками по залам этих музеев, я не заметил, как на Эль-Пуэрто опустилась ночь.

Однако, пан Клеофас «заспался». Я отправился в его комнату, распахнул дверь, крикнул в темноту:

— Ох и горазды вы спать!

В ответ не раздалось ни звука.

Я включил свет.

Диван, на котором спал мой компаньон, был пуст.

Как пану Клеофасу удаётся бесшумно ускользать от всех? Мир полон загадок. Клянусь, если бы из его комнаты послышалось хоть какое-то движение, то непременно бы обратил на это внимание.

Я обошёл квартиру, внимательно заглядывая в каждый уголок, где бы мог уместиться человек телосложения Огиньского. Его след пропал.

Этот ребус заставил меня задуматься. Надо ли докладывать Льву Моисеевичу, что его резидент как в воду канул? Но я сразу вспомнил ещё одну мудрую одесскую фразу от Либерзона. Он всегда её употреблял, когда кто-то попадал в очень затруднительное положение: «Это вам не жук на стол начихал…»

Делать что-то надо. Но где я буду искать пана Клеофаса в ночном Эль-Пуэрто?

В раздражении я вышел на кухню, заварил кофе, накапал в него 328 капель коньяка, но едва успел помочить в этом крепком напитке губы, как кухонная дверь чуть слышно скрипнула…

Продолжение следует...

Новый клиент экосистемы блокчейн-платформы Голос для поэтов

Проголосовать за делегата stihi-io можно здесь

---

—

---

---