Семейный праздник-34

34.

А недавний гром поднял с постели Валерия, - стало как-то душновато и тягостно перед грозой. Бабушки за прялкой не было, свет был погашен везде, и Валерий спустился и вышел во двор, закурил. Бабушка с палкой бродила в саду, и они не видели друг друга…
Небо ещё не заволокло тучами, а после грома стало непривычно тихо.Падали спелые яблоки, и это были единственные звуки, нарушавшие тишину ночи, да где-то едва урчал далёкий-далёкий гром.На посёлке не было слышно ни лая собак,ни голосов людей,ночь приближалась к своей середине… Валерий, казалось, был спокоен, лишь думы проклятые наседали, как неотзязные мухи, заставляя курить и протяжно вздыхать…
Жизнь его, как и эта тёплая ночь, незаметно дошла до середины. Лучшая часть жизни позади… А счастлив ли он был? Сколько себя помнит, постоянно гналась за ним ответственность не только за свою судьбу, но и судьбу своих братишек. Рано ушёл из дома, чтобы не быть обузой и даже помогать понемногу. Интернат, техническое училище (или «хобзайка», как они его называли), первые заработки на заводе… Город, где он учился в училище, был далеко от дома, километрах в шестидесяти, а он ездил оттуда (и туда) на велосипеде, чтобы не тратиться на дорогу… Спиртным не увлекался, был скромным до застенчивости, трудолюбивым и умелым парнем. Девушек любил трепетно, без цинизма и развязности, как это частенько бывает у созревающих юнцов… С первой же получки купил подарки для матери и братишек – и приехал домой. Помнил, как мать украдкой смахивала слезу, радуясь за старшенького… Имел в посёлке двух-трёх приятелей, с которыми ходил на рыбалку или охоту, катался на лыжах, если бывала снежная зима, ходил на танцы в соседние сёла, если приезжал летом… Любил технику, сам что-нибудь мастерил, отчаянно гонял на мотоцикле…Однажды серьёзно влюбился в бухгалтершу колхоза, долго дружил и встречался с нею, из-за неё бросил завод и переехал поближе к любимой, устроился в клубе худруком, как сейчас Витя (всё-таки пиликал что-то на аккордеоне)… Потом она изменила ему с близким другом, он травился уксусом, его чудом спасли, но после этого…(Валерий почему-то внезапно вспомнил, что видел сегодня у бабушки бутылку машинного масла на подоконнике) …что-то изменилось в нём, он стал нервным, задумчивым, пристрастился к вину, женщин стал менять слишком часто, и остановился лишь тогда, когда прихватило сердце…Он, к своему удивлению, всерьёз испугался, но всё обошлось и на этот раз, и Валерий… остепенился, стал искать невесту, нашёл её на стройке (общаги были рядом), женился и на этом подвёл черту под своей прежней жизнью… Было ему тогда 29 лет… Теперь у него дочка, комната в общежитии, хорошая работа на том же заводе, где и начинал… Высший разряд токаря, удостоверение ударника пятилетки, портрет и статья в областной газете, выступление по телевидению с рассказом о своей работе… Так было ли счастье?
Нет! Всё же слишком одиноко прожил он половину своей жизни, а какое счастье может быть в одиночестве? Жена моложе его на восемь лет, спокойная, работящая, дочка красивая, умная,- о чём, казалось бы, жалеть? Но сегодня, после обострения давней душевной раны, он понял, что всю свою жизнь хотел быть среди семьи своей матери, в самой её гуще, среди братьев и сестёр, жить их интересами и заботами, их радостями и горестями, а они чтобы жили - его неотделимым братством… Но всю жизнь, при всех её взлётах и падениях, жил в стороне, всю жизнь был одиноким, несмотря на такую громадность родимого семейства!.. И сегодня понял, что это теперь – навсегда…
Боже мой, какая тоска впереди! Нет уже их семьи, она в последний раз сегодня собралась за одним столом, чтобы окончательно распасться, чтобы не повториться больше никогда… Семейный праздник, целые десятилетия согревавший своим светом их сердца, сегодня вспыхнул в последний раз каким-то натужным, неестественным светом – и погас, наполняя сердца мраком неизбывной, нескончаемой тоски…. Боже мой, зачем только рождались и вырастали дети, если теперь у каждого свой одинокий путь, а для родителей и вовсе закончилась жизнь: впереди только горькая старость и печаль…
Валерий поднял яблоко, упавшее к его ногам, и долго смотрел на него… Когда-то весь двор был засажен фруктовыми деревьями, по сути это был упоительно красивый двор-сад: вишни, сливы, яблони, смородина, огромные вербы по окраинам территории… - всё цвело, благоухало, шелестело, переполнялось невероятными плодами, светомузыкой и безотчётной радостью…
Теперь посреди двора осталась лишь старая, полусгнившая яблоня, несравненный белый налив,- остальные деревья или засохли на корню (по старости), или безжалостно вырублены для расширения дворового пространства… (Одна верба в конце теперь уже нового, слегка передвинутого в сторону, сада осталась могучим своим разбросом на радость аистам…) Удивительно, как похожи судьба их семьи и судьба старого немецкого сада! Валерия даже озноб прошиб. Разве может случиться так, чтобы по мановению волшебной палочки встали прежние деревья, расцвели и подарили новые плоды? Валерий закрыл глаза, силясь реально представить себе тот невероятно далёкий цветущий двор-сад, где босоногим мальчишкой он весело бегал по зелёной траве этого райского дворика и был счастлив… Да, да, он был невероятно счастлив! Это неправда, что не была его жизнь счастливой,- он был когда-то по-настоящему, оглушительно счастлив! Только очень давно, давным-давно, когда небо всегда было синее… вишня кипела от буйного цвета… спелые жёлтые сливы дождём падали на голову, едва только встряхивалось деревце… коршун спирально кружил в вышине, словно давая возможность прицелиться в него из самодельного лука и почувствовать себя могучим древним человеком… Это было давным-давно, когда в мире и во всех окрестностях посёлка были большие снега, и он, Валерка, бегал кататься на Афанасьеву горку (по имени его приятеля, жившего недалеко от той горы), когда на месте нынешнего машинного парка и нефтебазы были душистые, усыпанные цветами луга, когда отец гладил его по голове своей горячей, доброй и строгой рукой, когда маленькие радости были огромными, когда можно было уткнуться в подол матери и быть защищённым от всего мира, когда холмы на горизонте были самой заветной мечтой, и он бежал к ним на утренней или вечерней заре, когда, зажмуриваясь и причмокивая, он пил парное молоко, зачерпнутое алюминиевой кружкой прямо из пенного ведра… - счастлив был беспредельно и до конца, даже не зная об этом! Умчалось то время, зыбкое и бесплотное,но неожиданно ярко выплывшее из памяти…Что же осталось теперь? Ничего, ничего… только спелое яблоко в руке, упавшее с засыхающей яблони, помнящей то время, да боль в сердце от невозвратности тепла отцовской руки…
Валерий открыл глаза. Кто-то пристально смотрел на него из темноты, но был невидим, - Валерий только чувствовал чей-то взгляд и медленно оглядывался по сторонам, делая осторожные шаги и не решаясь подать голос. Наконец, он увидел под яблоней собаку и даже не успел испугаться, а только удивился. Собака неподвижно стояла, будто изваяние, и неотрывно смотрела в лицо Валерию. На его движения не реагировала. Словно заворожённый, Валерий тоже замер и шёпотом спросил:«Ну,что,дружок?» Упало яблоко, и собака, вздрогнув, скрылась в полной мгле…
«Что такое?» - спрашивал себя Валерий, испытывая смутное чувство тревоги и печали, когда встречаешься в жизни с чем-то давно знакомым, но неуловимым, и не можешь понять своего чувства… Восточная часть неба чуть-чуть посветлела, и Валерий понял, что скоро наступит рассвет. Папироса в его руке давно погасла, а он стоял посреди любимого двора тихий и грустный, и никуда не хотелось идти…
Стукнула калитка сада, и в полумраке появилась бабушка. Она не видела Валерия, прошла к туалету и там, не заходя в него, слегка присела пописать, Валерий лишь увидел светлое пятно задницы да услышал шум струи… И тут же перед глазами, словно наяву, возникла фигура матери, одетая в рубище, и таким же ранним часом, как теперь, перетаскивающая по двору от туалета к навозной куче парашу из туалета. Всю жизнь она делала это, и никто никогда не видел печального зрелища, только он случайно увидел однажды – и запомнил на всю жизнь! И теперь вспомнил, совсем некстати! Сердце мгновенно заныло, как ныло до этого много часов подряд!
«Нет, с этим надо кончать, и немедленно, уходить надо спокойно, без суеты».
Он поднялся наверх, не включая света, нащупал бутылку с машинным маслом (всё-таки безошибочно запомнил, где она стоит!), залпом осушил её до дна и лёг на кровать, намертво зажав угол подушки зубами…

(Продолжение следует)